Павел Берлин - Неизвестный Карл Маркс. Жизнь и окружение

Но понятно, что если прусское правительство запрещало издание органа старых гегельянцев, ссылаясь на неблагонадежный характер гегелевской философии, то рейнская либеральная буржуазия, основывая радикальный политический орган, постаралась привлечь к участию в нем всех выдающихся левых гегельянцев.

К сотрудничеству в «Рейнской газете» были привлечены Бауер, Маркс, Штирнер, Рутенберг, Копнен, Гесс и др.

В то время, когда была в Кёльне основана «Рейнская газета» (в январе 1842 г.), Маркс с Бауером жили в Бонне, куда ему была послана просьба о сотрудничестве, и он принял это приглашение с радостью.

Программа «Рейнской газеты» сводилась к требованию введения всеобщего избирательного права, свободы печати, совести и т. д., словом, к обычным конституционно-демократическим требованиям. В социальной области «Рейнская газета» выдвигала требование прогрессивного подоходного налога – отмены налога на предметы первой необходимости и т. д. Наконец, газета требовала роспуска постоянного войска.

Маркс принял самое деятельное сотрудничество в «Рейнской газете». Его первые же статьи (о прениях рейнского ландтага по поводу свободы печати) обратили на него внимание и выдвинули его в первые ряды тогдашних немецких публицистов. «Ваши статьи о свободе печати, – писал ему Юнг, – необыкновенно хороши». «Никогда еще не было написано ничего более глубокого и не может быть написано ничего более глубокого о свободе печати, писал Арнольд Руге по поводу этих первых статей Маркса в «Рейнской газете»

Не удивительно, что Маркс быстро занял первое место среди блестящего состава сотрудников новой газеты, и с осени 1842 года он был приглашен редактировать «Рейнскую газету».

Статьи Маркса в «Рейнской газете», обнаруживая в авторе блестящего и глубокого публициста, показывают, однако, что Маркс в то время еще совсем не был марксистом и его мысль еще всецело находилась под влиянием чар гегелевской философии. Это сказалось прежде всего в манере изложения, характере аргументации, всем ходе мышления. На каждом шагу в этих публицистических статьях мы наталкиваемся на чисто гегелевское «развертывание» понятий.

Перегонкой живых общественных явлений в бесплотные абстракции и категории страдают в значительной степени первые статьи Карла Маркса.

Например, в статье по поводу прений ландтага о праве крестьян на сбор хвороста в лесах– вопросе, очень волновавшем всю рейнскую провинцию, – Маркс, между прочим, пишет, защищая крестьян: «Разум, таким образом, путем применения существующих категорий абстрактного частного права, вскрывает переходный колеблющийся характер форм собственности. А законодательствующий разум чувствует себя тем более вправе отменить обязательства этой колеблющейся собственности по отношению к бедному классу… но при этом он забывает, что перед нами здесь, даже с чисто частноправовой точки зрения, двойственное частное право– частное право владения и частное право невладения и что, далее, законодательство не уничтожает государственно-правовых привилегий собственности, а только лишает их авантюристского характера и придает им буржуазный характер» и т. д. Наконец, переходя к доказательству права крестьян на сбор хвороста в лесу, Маркс пишет: «Хворост так же мало органически связан с живым деревом, как сброшенная кожа со змеи. Сама природа здесь представляет контраст между бедностью и богатством в виде контраста между сухими, отделенными от органической жизни, согнутыми ветками и сучьями, с одной стороны, и крепкими, сочными, органически перерабатывающими в свою сущность воздух, свет, воду и землю деревьями и стволами – с другой стороны. Мы имеем здесь перед собою физическое представление о бедности и богатстве. Человеческая бедность чувствует свое родство с этой физическою бедностью и из этого чувства родства выводит свое право собственности, и если поэтому физически органическое богатство она виндицирует [5] Виндицировать – от виндикация, общее название для вещных исков; также означает иск собственника о признании его права собственности на вещь и о передаче ему на этом основании его вещи. – Примеч. ред. собственнику, то физическую бедность она виндицирует своей потребности и всем ее случайностям».

Так защищал Маркс на страницах ежедневной газеты право крестьян на сбор хвороста! Тогда все гегельянцы не успокаивались до тех пор, пока из живого явления не были высосаны плоть и кровь и бесплотные абстракции не были насажены на соответствующую философическую булавку.

Но гегельянство Маркса в его первых статьях не ограничивалось этою внешнею «гегельянскою» аргументацией, оно шло гораздо глубже и определило собою основную исходную точку зрения Маркса на государство и право.

Гегель, как известно, смотрел на государство, как на высший нравственный организм, воплощающий в себе полноту добра и истины. Государство проникнуто единой и нераздельной великой идеей, растворяющей эгоизм отдельных людей в единый «дух государства». В государстве находят свое примирение те разнородные начала, которые борются в человеке и человеческих группах. Государство стоит над этой борьбой, выше ее.

На этом отвлеченно-идеалистическом взгляде на государство стоит в своих первых статьях Карл Маркс. В уже знакомой нам статье о цензуре, напечатанной в «Anecdota», Маркс доказывает, что новый прусский закон о цензуре делает различие между лицами тех или иных убеждений, а подобного рода законы «опираются на бессовестность, на безнравственное, материальное представление о государстве». И в своих первых статьях Маркс выступает противником «безнравственного, материального представления о государстве». В своей политической статье против «Кельнской газеты» Карл Маркс подробно излагает свой взгляд на государство. Этот взгляд оказывается всецело проникнутым учением Гегеля.

Маркс доказывает здесь ненужность религиозной санкции государства. «Одно из двух, – говорит он, – или христианское государство соответствует понятию государства: быть воплощением разумной свободы , тогда достаточно обосновать государство на разуме человеческих отношений, а это и делает философия. Или же государство, как разумная свобода, не может быть выведено из христианства, а тогда вы сами должны признать, что государство не может быть обосновано на тенденции христианства, ибо христианство, конечно, не желает иметь дурное государство. Государство же, которое не является воплощением разумной свободы, есть дурное государство.

Вы можете как угодно разрешать эту дилемму, но вы должны признать, что государство должно быть конструировано не из религии, а из разума свободы».