Леон Дегрелль - Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС

Мы, сыны Европы, думали о жизни Европы.

Какой бы ни была наша оценка способа, которым война была развязана, какое бы мы ни чувствовали сожаление о прошлом, какой бы ни была горькой иностранная оккупация наших родных стран, каждый из нас понял что-то намного более важное, чем удовлетворение или неприятности, которые ощутили с 1939 по 1941 разные европейские страны, ибо на карту была поставлена судьба всей Европы.

Этим объясняется необычный подъем бесчисленного множества молодых людей от Осло до Севильи, от Антверпена до Будапешта.

Тех, кто покинул свои родные семейные очаги в Ютландии или Босе, в Арденнах или в Пуште, в Лимбурге или Андалузии не для того, чтобы служить частным интересам Германии. Они отправились на войну, чтобы защитить две тысячи лет самой высокоразвитой цивилизации. Они думали о Баптистерии Флоренции и о соборе в Реймсе, об Алькасаре в Толедо и о колокольне в Брюгге. Они погибли там без счета не за служебные посты в Берлине, но за свои древние страны, позолоченные веками, и за общую родину, Европу – Европу Вергилия и Ронсара, Европу Эразма и Ницше, Рафаэля и Дюрера, Европу святого Игнатия и святой Терезы, Европу Великого Фридриха и Наполеона Бонапарта.

Между этой тысячелетней Европой и ужасной советской лавиной уравниловки и кишащего потока ее народностей их выбор был сделан. Вся молодежь поднялась по всем четырем сторонам света. Гиганты-блондины скандинавы и прибалты, мечтательные венгры с длинными усами, коренастые и чернявые румыны, испанцы со смоляными глазами, зубоскалы-французы, датчане, голландцы, швейцарцы, англичане, канадцы, австралийцы, южноафриканцы и новозеландцы, в целом около пятидесяти, все-таки пятидесяти народов.

Тысячи бельгийцев собрались по языковому принципу внутри Фламандского легиона и Валлонского легиона. Они составили сначала два батальона, затем в 1943 году две бригады, потом в 1944-м – две дивизии: дивизию «Валлония» и дивизию «Фландрия».

Я же в течение сорока шести месяцев был одним из этих добровольцев Европы и познал со своими товарищами самую грандиозную и ужасную эпопею, я продвигался пешком в течение двух лет до порога Азии, потом бесконечно отходил от Кавказа до Норвегии, прошел от опьянения наступлений 1941 и 1942 годов до горькой славы поражения и изгнания, в то время как по половине обескровленной Европы распространялась желтая волна победителей-Советов.

В октябре 1941 года нужно было две-три недели, чтобы покрыть путь от границы рейха до русского фронта.

Мы проезжали Лемберг, где трамваи развевали по ветру маленькие украинские флажки, желтые и голубые. Едва мы проникли в деревни на юго-западе, мы сами могли судить о разрушениях, причиненных Советам: сотни бронемашин в кюветах вдоль дороги, каждый перекресток был кладбищем железа.

Зрелище длилось полчаса, затем следы боев исчезли. Мы прибыли в сердце Украины, Украины нетронутой, где в бескрайних покрытых грязью равнинах вставали сотни гигантских стогов, огромных, как дирижабли.

В мирных деревнях роились избы, белые или бледно-голубые хаты с толстыми, густыми соломенными крышами. Каждая избушка отделялась от другой рощицей молодых вишен, отливавших медью.

Стены были соломенные, глинобитные. Но местные мастера любовно вырезали из дерева простенькие скульптуры – птичек, цветы, стрелы, гирлянды, которые окаймляли маленькие окна. Это обработанное дерево было разрисовано, как и ставни, яркими цветами. Окна были двойными, герметично закрытыми, разделенными широкой, с ладонь, доской, на которой в вате лежали стеклянные игрушки, апельсины или помидоры из раскрашенного цемента.

Полные девки с плоскими скулами суетились перед маленькими фермами. Их светлые волосы были завязаны в синие или красные платки. Они были одеты в мольтоновые, плюшевые куртки, придававшие им вид лапландских скафандров. Обутые как казаки, они весело шлепали по грязи среди визжащих поросят.

Часами поезд стоял среди полей или перед затерявшимися домами. Мы покупали кур, которых варили в кипятке паровоза. Украинские мальчики с гордостью показывали нам свои домашние задания по немецкому языку. В тех же тетрадях мы читали на первых, а затем на последних страницах проверенную и исправленную осторожным учителем формулу. Детвору это, казалось, не смущало.

Некоторые встречи давали нам представление о том, чем были победы сентября – октября 1941 года: это были поезда, перевозившие в рейх фантастические орды пленных.

На каждой остановке мы бежали посмотреть на вагоны. В изумлении смотрели мы на этих мохнатых, желтоватых гигантов с маленькими сверкающими кошачьими глазками. Многие были азиаты. Они ехали стоя, по восемьдесят, даже по сто человек в каждом вагоне.

Однажды ночью нас разбудили ужасные крики. Мы стояли на вокзале. Мы спустились и открыли двери вагона с пленными: азиаты, прожорливые, как мурены, дрались, вырывая друг у друга куски мяса. Этими кусками мяса было человеческое мясо! Вагон дрался из-за мертвого монгола, рассеченного осколками консервных банок. Некоторые пленные почувствовали себя обделенными – отсюда эта свара. Обглоданные кости были выброшены наружу через решетки. Они были разбросаны, окровавленные, вдоль вагона на глинистой земле.

Мы узнали потом, что сотни тысяч людей, которых так набивали в вагоны, иногда стояли по три недели и кормились, когда была пища вблизи путей. Многие из этих азиатов, пригнанные из их диких степей, предпочитали жевать ребро какого-нибудь калмыка или татарина, чем подвергаться риску умереть с голоду. На одном вокзале я видел, как много людей рыли землю. Они вырывали красных земляных червей длиной с ладонь. Они их глотали, как яйцо. Кадыки этих червоедов двигались с явным удовольствием.

Однажды утром мы прибыли к реке Буг. Большой железный мост в долине был разрушен. Мы развязали наше имущество и расположились в городе Первомайске.

Нам снова удалось послушать сводку. Наше наступление было не таким блестящим, как нам говорили простаки с железной дороги. Напротив, немецкое наступление замедлялось, Москва не была взята, Ленинград тоже; со стороны Ростова положение было также неясным. Оптимизм был еще велик, но уже была заметна некоторая сдержанность. Немцы под Первомайском мягко намекали на трудности дивизий, брошенных за тысячу километров от границ рейха.

Мы смотрели на грязь под ногами и думали об этом море грязной земли, отделявшем наши бывшие армейские базы от передовой. От Первомайска шла дорога к Днепру. Грузовики по оси погрязали там в грязи. Грязь была черной, густой, как битум. Самые мощные моторы останавливались, бессильные преодолеть ее.