Константин Левыкин - Мой университет: Для всех – он наш, а для каждого – свой

Валя Соколова поступила, как посоветовал ей ее отец. Она объявила своим товарищам, что голосовала против кандидатуры Н. П. Красавченко, и объяснила, что у нее есть причины не доверять ему. Всем стало ясно, что счетная комиссия совершила подлог, нарушила Устав ВЛКСМ, Инструкцию ЦК ВЛКСМ о порядке выборов в руководящие комсомольские органы. Возникшая ситуация стала предметом бурного обсуждения и разбирательства в коллективе курса. Председатель счетной комиссии на том собрании Володя Волков был исключен из комсомола. Свой поступок он объяснил своей неопытностью и неспособностью принять свое собственное принципиальное решение. Эта нерешительность привела его к другому порочному шагу. Он нарушил тайну голосования, пытаясь посоветоваться с присутствовавшими на собрании курса секретарем факультетского бюро ВЛКСМ студентом третьего курса и членом ВКП(б) Володей Тропиным. А тот, в свою очередь, «проконсультировался» по телефону с секретарем вузовского комитета Николаем Шишкиным. Так между ними сложилось мнение о некоем неудобстве перед вышестоящими органами комсомольского и партийного руководства, могущим повлечь обвинение в преднамеренной дискредитации «известного и заслуженного комсомольского лидера». Посоветовавшись между собой, старшие товарищи рекомендовали Володе Волкову изъять злополучный бюллетень с Валиным голосом «против» из подсчета результатов голосования, надеясь на то, что он возник случайно, непреднамеренно, по ошибке или неопытности. Наверное, все они были уверены, что никто не отреагирует на это изъятие открытым протестом. Но все получилось иначе. Очень редкий в практике общественной жизни того времени факт намеренной фальсификации вызвал решительный протест не имеющей никакого опыта политического поведения рядовой комсомолки. В итоге нарушители комсомольского устава поплатились строгими взысканиями. К этому, между прочим, комсомольцев исторического факультета и всего Московского университета призвал и сам Николай Прокофьевич Красавченко. Со строгими выговорами были освобождены от руководящих должностей секретарь вузовского комитета Николай Сергеевич Шишкин и секретарь факультетского бюро ВЛКСМ Владимир Тропин.

Персональные дела, как и сам факт случившегося ЧП, на нашем курсе стал предметом рассмотрения на бюро МК и МГК ВЛКСМ и на секретариате ЦК ВЛКСМ. Вот какую политическую встряску получил комсомол в результате поступка нашей сокурсницы. На курсе было проведено переизбрание состава бюро как не обеспечивавшего правильное руководство организацией, и, таким образом, всем ее членам был дан наглядный урок честного и принципиального отношения к уставным правам и обязанностям члена ВЛКСМ, к нормам гражданственности. Это событие не прошло бесследно. Мне кажется, что в последующие годы наш курс заметно отличался от других учебных потоков тем, что в нем с тех пор укоренилось и окрепло дружное неприятие лжи и ханжества, тем более подхалимства. Показной авангардизм не находил у нас никакой поддержки. Мы не демонстрировали неестественную солидарность. А просто старались жить дружно, уважая друг друга, помогая друг другу, терпеливо относясь к неудачам и ошибкам друг друга и, конечно, не скрывая своего несогласия с тем, что мешало нашему дружному общежитию.

Ну а что касается Николая Красавченко, нам не казалось тогда, в дни ЧП на нашем курсе, что происшедшее как-то поколеблет его авторитет и отразится на его дальнейшей карьере. Он ведь немедленно отреагировал тогда на случившееся, дав ему принципиальную оценку. Он не предпринял тогда попытки дезавуировать факт нарушения Устава, напротив, решительно осудил его и принял меры к защите комсомольской демократии. И все же этот факт имел последствия и для него. В тот же год XIV съезда ВЛКСМ решением бюро МК и МГК ВКП(б) он был исключен из партии за грубые нарушения в руководстве московской областной и московской городской комсомольской организацией.

В чем они выражались, нам, рядовым комсомольцам, знать не было дано. Одновременно с принятым партией решением Центральный Комитет ВЛКСМ освободил его от всех занимаемых постов в комсомоле.

Судьбе было угодно распорядиться жизнью этого незаурядного руководителя и совсем неоднозначного человека так, что он должен был начать ее снова на нашем историческом факультете в качестве аспиранта на кафедре истории СССР под руководством профессора Петра Андреевича Зайончковского, знакомого ему еще по учебе в ИФЛИ. В этом качестве мне довелось познакомиться с ним, услышать и узнать от него самого много интересного и о его жизни, и о руководителях партии и страны, лица которых мне были знакомы лишь по портретам, газетным отчетам, кадрам кинохроники и по учебникам. Много терпения и усилий пришлось приложить ему, чтобы вновь вернуться в строй единомышленников и соратников по партии. Он защитил кандидатскую диссертацию по истории революционного движения в России и стал преподавателем на нашем факультете. Много лет он был бессменным членом и даже председателем профкома факультета. Мне пришлось участвовать в обсуждении его заявления с просьбой вновь принять его в члены КПСС. В конце концов Николай Прокофьевич вернулся в строй руководителей. Сначала его направили в далекую Караганду в качестве ректора тамошнего пединститута. Потом с хорошей рекомендацией опытного организатора его перевели в родную ему Калмыкию в том же качестве ректора пединститута в Элисте, который он реорганизовал в короткий срок и добился перевода в статус Калмыцкого государственного университета. Вскоре он был избран в депутаты Верховного Совета Автономной Республики Калмыкии. Наконец, он возвратился в Москву и стал ректором Государственного Историко-архивного института и членом Коллегии Главного Архивного управления СССР. Таким оказался пик его новой карьеры после ЧП на нашем курсе. Это обеспечило ему все полагающиеся привилегии – кремлевскую больницу в Кунцеве, кремлевское снабжение, бесплатные путевки в дорогие санатории, присутствие на представительных собраниях, конференциях, государственных торжествах и много других мелких радостей, недоступных простым людям. Оставив эти посты, он, наконец, в почтенном возрасте вышел на пенсию. Неоднозначным был этот незаурядный человек и в поведении своем, и во взглядах на жизнь, сумев однажды подняться до самого высокого положения в карьере общественно-государственного деятеля и потеряв его. В силу своего организаторского таланта он смог снова добиться утраченного и государственных привилегий. Я много лет знал Николая Прокофьевича, был с ним в приятельских отношениях. Случалось, что он помогал мне в решении некоторых жизненных проблем, а я сочувствовал ему и оказывал поддержку его инициативам на факультете, голосовал за его возвращение в ряды КПСС. Однако, признавая некоторые его достоинства как организатора, я бы сам «в разведку с ним не пошел», зная о бесславном выходе из окружения под Вязьмой без партбилета и оставленного им отряда. Не знаю, какой мог быть у него тогда другой выход из создавшего положения. Нашего брата за подобное направляли в трибунал и штрафные роты. Думается, что главным недостатком Прокофьича – я так и звал его в нашем общении – было то, что во главе его поступков и поведения стоял карьерный интерес. Он вел его по жизни и был причиной и его взлетов, и его падений. Как далеко все это ушло в прошлое.