Михаил Кириллов - Кабульский дневник военного врача (октябрь—декабрь 1987 г.)

Как бы там ни было, бесконечно жаль ребят – подорвавшихся, обгоревших, спинальных, с дырками в черепе, хромых и истощенных.

Кишлак вечером, когда в окнах зажигают огни, выглядит так, как дети рисуют город: дома падают, окна вкривь и вкось, но очень похоже на правду, и, главное, все светится и живет.

31.10. Утренний обход отделения интенсивной терапии обычно возглавляет начмед Никитин Александр Алексеевич. Он очень бережется и по двору госпиталя ходит в бушлате в любую погоду. Здесь, в реанимационной, мы и встречаемся каждое утро.

В отделении лежит прапорщик двадцати лет Ренат Киямов, раненный снайпером – душманом в позвоночник. Обездвижен. Он здесь давно, уже пролежни появились, пневмония. Двигает правой рукой – от груди до рта – и дышит самостоятельно, без аппарата, почти по 40 минут. Подходим к нему, заговаривает сам, улыбается – держится парень. Хорошо бы в Ташкент отправить – хоть на руках у матери умер бы. Но долетит ли?

В терапевтическом отделении много больных, традиционных для госпиталей мирного времени. Есть и местная патология. Командир бригады спецназа – кожа да кости. Жилистый и дюжий. Курит по 2–3 пачки сигарет в день. Бронхит и эмфизема в 35 лет. Ходит в рейды, напряженные и опасные. «Как только эту коломенскую версту еще не подстрелили, – шутят соседи по палате. – Его ведь из-за любой скалы видно». Физиологические резервы человека, по-видимому, очень велики, и дело не только в истощении.

Побывал у психиатров. Все здесь тихо и под замком. У них свои проблемы: война особая, взрывает психику. Начальник отделения Литвинцев Сергей Викторович – приветливый доктор с прищуром и озорными огоньками в глазах – здесь уже 26-й месяц. Нервы его размочалены вконец. Ждет смену.

Госпиталь работает напряженно, пропуская тысячи раненых и больных, обучая врачей и сестер, оказывая консультативную помощь. Фронтовой госпиталь.

Жизнь здесь приучает к аскетизму: еда – только в столовой. С 6 вечера до 7.30 утра в рот росинки не положишь. Втянешься в этот режим – и ничего. Крепче спишь. Высокий забор, охрана, поглощенность работой приучают и к территориальному аскетизму. А рядом шумит двухмиллионный город, практически неведомый. Живешь как в островной крепости посреди громадной реки. «Река» зовет.

Вечером легко простыть: большие перепады температуры.

Беспокоят мысли об оставленной клинике. Скучаю по своим, ведь писем, судя по здешнему опыту, долго не будет.

1.11. В утренней тишине раздаются причитания муллы – мелодичные, зовущие куда-то. Это продолжается минут пять. Люблю ранний подъем. Раньше встал – больше успел. Сегодня на завтрак манная каша с сыром. Не хватает кислой капусты, жареной картошки, то есть тех продуктов, которые были привычными дома.

По дороге из столовой сценка: прапорщик гонит от себя пса. Мальчишки-афганцы помогают ему, тискают собаку и весело смеются. Все смеются: забылись.

Обход в реанимации. С ночи лежит солдат Щукин. Подрыв на мине. Закрытая черепно-мозговая травма, травма живота с разрывом селезенки, ушиб левого легкого с развитием ателектаза и начинающейся пневмонией. Селезенка удалена еще в медроте. Хирурги спорят по поводу природы изменений в легких. Называют все это почему-то «пульмонит» (?!).

Нужно исправлять положение с доморощенной классификацией болезней у раненых, бытующей здесь. Порекомендовал дренировать левый бронх – единственный способ уйти от ателектаза и пневмонии.

Говорят, что ожоги здесь лечатся плохо. Сказывается высокогорье, кислородная недостаточность, поэтому обожженных еще до развития токсемии стараются отправить в Союз. И нынешних готовят. Странно, что в таком госпитале, как Кабульский, нет комбустиолога. И хотя частота ожогов среди всех случаев травмы не превышает 4–5 %, у погибающих – их доля достигает 18 %.

Хирурги и реаниматоры мне по душе. Народ простой, сплоченный, любят пошутить и посмеяться. Черствость? Втянутость в дело? Корка? Наверное, так надо: ведь каждый день у ран, у повязок, у капельниц и трубок. Все обострено и вместе с тем привычно. Но очень важно воспитание молодых, у которых руки уже хороши, ум – догоняет, а сердце – отстает.

В терапевтическое отделение поступил новобранец из Ашхабада. На фоне повторного охлаждения яркая вспышка артрита с геморрагической пурпурой на голенях и стопах. Болезнь Шенлейна – Геноха здесь не редкость. Начало бурное, а течение затяжное, рецидивирующее. Часты реактивные (видимо, постдиарейные) артриты. Как правило, захватываются только голеностопные и коленные суставы. И обычно – без значительной реакции крови и температуры. Грамотное обобщение этих наблюдений представляло бы большой интерес.

В женскую палату поступила Наташа – фельдшер батальона, который держит оборону по дороге Кабул – Джелалабад. Раза два в неделю она ездит с колонной на броне по заставам и лечит солдат. Днем – жара, пыль несусветная, ночью – холод. И конечно, бронхит с астматическим компонентом. Как теперь говорят, ирритативная бронхопатия. К тому же тысячелетняя лёссовая пыль с органическими примесями – аллергенна. На 3-й день ей применили гемосорбцию, на 5-й повторили, и обструкция почти исчезла. А может быть, проще – пыли не стало? Надо ее переводить с этой работы.

И я замечаю, и сами госпитальные говорят об обнажении здесь сути человека. Хороший человек – хорошее светится, плохой – спрятаться некуда.Здесь иные критерии: простота, безотказность – это главное. Спесь слетает быстро. Но есть и белые вороны. Жуирчики, игрунчики, пустышки. Пьяницы и стяжатели. В метре от несчастья. Таких и Афганистан не исправляет.

Есть и «люди-гильзы», выпотрошенные, растерявшие себя. Поза, бравада, должность, демагогия, то есть еще сохранившаяся форма утраченного дела, необязательность, отсутствие инициативы и идеалов, пьянство и успех у женщин, внимание которых завоевывать не нужно. «Я – практик! Это вы – интеллигенция, вам…». В том-то и дело, что все в нем было раньше: и здоровье, и молодость, и идеалы, и интеллигентность. Он их растранжирил.

Кладбище на горе, рядом с кишлаком. Столбики торчат. Развеваются знамена: зеленые – умер своей смертью, красные – не отомщен. Множество красных знамен – прямо демонстрация мести павших.

Месть. Жестокость. Рассказывают: команда в 19 человек во главе с прапорщиком, вооруженным только пистолетом, на грузовике отправилась в ближайший карьер за гравием. Дело было не новое, но их подстерегли. Какая беспечность! Издевались вдоволь. Одному, живому, кол забили через рот в живот… А сколько душманов среди своих, в прошлой жизни! Сколько красных знамен в душе, не отомщенных…

Ирочка Морозова прочла мне стихи про Афган, про горы и кишлаки, про раскаленную броню и плавящуюся резину, про то, как пули свистят, про то, как умоляет, чтобы любимый приснился, а он не снится, и только автомат оттягивает плечо и металл в карманах. Какое чистое существо! Душа ее не очерствела в горах среди мужиков.