Михаил Кириллов - Кабульский дневник военного врача (октябрь—декабрь 1987 г.)

Ведущий хирург – Леонид Григорьевич Курочка. Хлопотлив, прост в общении, внешне как-то бессистемен, но опытен и в трудную минуту всегда на своем месте. За начальника отделения анестезиологии – Сергей Витальевич Науменко – худощавый, энергичный, вдумчивый и немного увлекающийся. Ему моя старомодность особенно полезна, и он рад моим «тихим» визитам. Он умеет слушать, хорошо видит ситуацию, занимая немного места в коллективном пространстве. Это интеллигентность. Враг ГБО – Барсуков. Старшая сестра отделения – маленькая, худенькая, легонькая сорокалетняя женщина – Тамара Степановна Васильцова. Волосы – воронье крыло, короткие. А глаза – карие, и грустные, и лукавые, и ласковые, а с санитарами – и строгие. Санитарка Лиличка. Это и есть мои друзья.

Из штаба армии передали, что из Москвы звонил Е. В. Гембицкий [2] Евгений Владиславович Гембицкий – член-кор. АМН СССР, генерал-лейтенант, главный терапевт Советской Армии (1977–1988 гг.), один из создателей военно-полевой терапии, мой учитель. , передавал мне привет.

Дни идут медленно, особенно у тех, кто прожил чуть больше недели. Писем ждут, а получив, ходят именинниками.

6.11. 70-летие Октября. В назначенный час в клубе собрались все, кроме дежурной службы. Замполит прочел доклад, в котором умудрился не обмолвиться о самом госпитале… Отличившихся в приказе отметили, шутливо комментируя заслуги каждого.

Традиции живучи: многие разживаются спиртным. У дуканщиков литр водки стоит 1000 афгани… Для большинства это дорого. Кое-где исчезают наволочки и простыни. И даже матрац летит за забор под боком у охраны в бронежилетах…

Народ работящий, трезвый, живущий на работе, в праздник все же собирается, жарит картошку с салом, открывает заветные банки… На ужин в столовую почти никто не идет. Ну, а уж если и зайдет кто, Машенька накормит, как родного братишку. Красивая, ласковая с грустинкой, заботливая женщина.

В тесном кубрике набивается столько друзей, что не всем удается сесть и даже кружек не хватает… А немного поддать в праздник – хорошо, взрывает однообразие. Несмотря на простоту, у всех подчеркнутое чувство достоинства и даже превосходства над теми, кто остался в Союзе. Такие, как я, «недоношенные», только прикоснемся к их тихому врачебному подвигу. Поднимаются тосты. Третий – за погибших в Афгане, четвертый – за то, чтобы не погибнуть. Разошлись поздно. Долго бродил по госпитальным дорожкам. Прошло всего 13 дней, но уже сказывается давление реальности боевой патологии, подчиненность делу. Здесь выше цена труда. Дома забываешь себя, зарывшись в мелочах. Здесь больше в ладу с собой, больше возможности размышлять, меньше места мелочности. Здесь все крупно: мысли, дело, польза.

Люди здесь во многом меняются. История и для нас не остается на месте. Возвратившись на родину и чего-то уже не находя дома, они находят это в афганской памяти своей.

7.11. Праздничное утро – малолюдно. Утром здесь обычно, тихо, ветра не бывает. Но даже легкий ветерок приносит пелену пыли, постепенно закрывающую ближайшие горы. Перед модулем зеленая лужайка, маленький ботанический сад. С особым старанием ее, ежедневно поливает солдат, узбек Шараф. Вода здесь – всё. Щебечут птицы: воробьи, скворцы, голуби – не наши сизари, а миниатюрные южане. В России уже морозы, а здесь для птиц – рай. В госпитале три-четыре кошки. Их любят. И две собаки, которые не ходят только в операционную. Тоже – очень просоветски настроены. Говорят, как-то один врач застрелил собаку и освежевал шкуру. Шапку хотел сделать. Это вызвало бурю негодования у персонала и больных. Пришлось ему уехать в Союз.

Взял в библиотеке томики Моэма, Вересаева и Пушкина. Сказки Пушкина успокаивают и греют душу.

Заглянул в реанимационную. Новые не поступали. И у терапевтов сегодня тихо. По особому распоряжению положили пожилого афганца. По-русски не говорит. Пришла врач-таджичка, и кое-что прояснилось. Оказалось, он из-под Шинданда. Судя по пленке, дней двадцать назад перенес инфаркт миокарда. Сейчас у него сердечная недостаточность… Интересно: за что этому таджику в длинных национальных рубахах высочайшее внимание. Наверняка, либо полезный нам бандит, либо отец полезного «духа». Зовут его Вакиль Басир.

Днем на уличной сцене перед больными и персоналом выступает ансамбль Мосгосконцерта «Диск». Зрители сидят плотно. Вынесены стулья из отделений, выкатили каталки с ранеными. Сцена на солнышке. Поет, заслуженный артист. Про любовь. Молодец – приехал к раненым. Как понять Евтушенко, Паулса, Пугачеву, Скляра, отказывающихся ехать в Афганистан из «политических соображений»? А как же солдаты? Они-то не могут отказаться…

Вечер, Солнце садится. Четкий темный профиль гор на бирюзовом, печальном небе. Краски гаснут, зажигаются звезды. Горы постепенно сливаются с небом, и высокие огни заставы, затерявшиеся среди звезд, начинают казаться межпланетным кораблем. Здесь его зовут «тарелкой».

8.11. Ранним утром за забором долго кричал ишак.

Праздники. Событий немного, но все же чувствуется напряженность.

Привезли солдата с черепно-мозговой травмой. Агональное состояние. Решили, однако, а ну – попробуем… Попробовали – лучше стало: зрачки узкие, самостоятельное дыхание, мочи три литра…

Люди никогда не были слепы и глупы. Но они молчали слишком долго. А теперь… Рассказы о коррупции, о «боевых» штабных подругах, о культе силы и жестокости – в какой-то мере ответной, о всякого рода человеческих помойках, самострелах, порождаемых трудностями взаимоотношений и сознанием бессмысленности или неопределенности происходящего. Говорят о рашидовщине, о тюрьмах в скалах, исчезновении людей. У некоторых эти отрицательные факты застилают зрение: все им кажется «мафией».

Другие по-своему додумывают историю 30—50-х гг.: «Жлобы уничтожили чистых людей и создали жлобью власть. На смену высокому уму пришла жестокая ограниченность и комплекс неполноценности: диктатура кучки жлобов…» «Мы не инициативны. Нас нужно здорово избить, чтобы возникший все-таки протест породил какую-то инициативу». «Сейчас нужна реальная демократия, то есть демократия, располагающая властью, а не только гласностью. Нужна энергия высокого интеллекта и справедливости».

Люди переживают, думают, говорят. И это – печать времени. Важно только, чтобы гласность из средства не стала целью, чтобы море разлившегося дерьма не скрыло фарватер очищения нашей жизни.

У ворот – всегда народ. Новички, больные на консультацию, выздоравливающие на костылях, рабочие-афганцы, дежурные, свободные от работы сотрудники, отъезжающие, ожидающие попутной машины, да и просто – пятачок.

Вечером кино – «Хроника пикирующего бомбардировщика». Очень созвучно здешней обстановке: у всех войн – одно лицо. Фильм не прерывался, раненых не привозили.