Александр Каневский - Смейся, паяц!

Как ни старалась восстановить его против себя Советская власть, неоднократно преданный ею, он оставался преданным ей. Когда по Телевидению сообщили о том, что Советский Союз ввёл войска в Афганистан, я был в шоке:

– Зачем?! Зачем они это сделали?

– Иначе бы американцы ввели свои войска, – ответил Ефим Наумович, повторив только что услышанные слова диктора. – Партия правильно поступила, – завершил он, надел плащ и куда-то ушёл. Вернулся через час, мрачный.

– Где вы были? – поинтересовался я.

– В военкомате.

– Зачем?

– Просил, чтоб меня направили добровольцем в Афганистан. Они отказали.

Я хотел в ответ рассмеяться или сыронизировать, но взглянув на него, воздержался: он был неподдельно расстроен. Зашоренность этого человека не знала границ. Ему было уже за шестьдесят, но он искренне переживал, что его не взяли воевать за дело партии, которая всегда поступает правильно – он был в этом уверен. И только где-то уже в самом конце жизни, скукожился и притих, потому что всё понял, но, конечно, в этом не признался – такое признание вынуждало перечеркнуть всю его жизнь. И унёс это невысказанное признание в могилу.

Александра Сергеевна, окончив Академию, работала в редакции «Украинской энциклопедии», заведовала сельскохозяйственным отделом. Ей оставалось несколько месяцев до выхода на пенсию, и при её нынешней, высокой зарплате, пенсия у неё была бы максимальной – сто двадцать рублей. Но в это время надо было устроить на работу племянника Щербицкого, Генерального Секретаря ЦК Украины, поэтому её вызвал главный редактор и потребовал, чтоб она подала заявление об уходе.

– Дайте мне доработать ещё пять месяцев, – попросила она, – тогда у меня пенсия не пострадает.

– С партией не торгуются! – ответил ей этот профессиональный демагог. – Надо, значит, надо!

Она бросила на стол заявление и ушла. Её пенсия уменьшилась на тридцать рублей в месяц, что было ощутимо для пенсионера.

– Зачем вы пошли на поводу у этих сволочей? – упрекал её я. – Надо было принципиально остаться – они не смогли бы вас уволить!

– Унижаться из-за рублей? Да и работать после этого уже не хотелось.

Следующая её должность была – главный агроном Сельскохозяйственной выставки, которая размещалась на огромной территории в несколько десятков гектаров.

Чтобы передвигаться по ней, главному агроному была выделена лошадка с бричкой. Лошадка была старенькая, дряхлая, Александра Сергеевна жалела её, вкусно кормила, никогда не запрягала, а сама, как лошадь, гоняла от павильона к павильону. Но и там она долго не задержалась: из Голландии в Украину впервые завезли прославленные чёрные тюльпаны, которые стоили сотни тысяч долларов. Моя тёща двое суток провела на Выставке, создавая заграничным гостям привычные для них «заграничные» условия. На третьи сутки стали подъезжать чёрные правительственные «ЗИМы» и «Волги» и требовать эти тюльпаны для квартир и особняков. Водители протягивали бумажки с директивами: «Подателю сего выдать». Первых три таких директивы моя наивная тёща порвала, заявив: «Не дам!» Возник скандал, примчался перепуганный директор:

– Вы с ума сошли! Это же из ЦК, из Совмина, из Госплана!..

– За эти цветы народные деньги заплачены, а они их по дачам растаскивают. Не дам!

Как вы понимаете, назавтра она уже там не работала.

Напротив их дома раскинулся огромный ботанический сад с большим количеством теплиц, в них было жарко, душно, влажно. Именно там в последние свои годы работала Александра Сергеевна, окучивала кустики, пропалывала рассаду. Она уже была очень больна: оттёкшие ноги, отдышка, одряхлевшее сердце ещё билось, только благодаря электронному водителю ритма.

– Как вы можете здесь находиться?! – взывал к ней я. – В вашем возрасте! Вам же нельзя!

– А что делать, Шурочка? Молодые сюда не идут. А мне цветы жалко.

До того, как мы с Майей начали встречаться, за ней усиленно ухаживал Юра Колодиев, известный в Киеве эрудит и умница… Он предложил ей выйти за него замуж, она уже почти согласилась, но тут появился я и предстоящая свадьба поломалась. Через месяц он позвонил мне и попросил встретиться. Перелистывая и переоценивая своё прошлое, я сейчас особенно чётко вспоминаю, как мы сидели на парковой скамейке и он говорил мне, искренне и проникновенно, чуть нараспев:

– Я вчера дождался её у дома, пытался уговаривать, но увидел её глаза и понял, что это уже бесполезно: там – ты. Прошу тебя, не обижай её, у неё очень трудная жизнь, была и есть. Её обижать – грех. Она очень хороший человек, не огорчай её, пожалуйста!

Ах, Юра, Юра! Если бы ты знал, как эти твои слова жгут мою душу сегодня, почти через пятьдесят лет! А тогда, самовлюблённый эгоист-попрыгунчик, я пропустил их мимо ушей, они только пощекотали моё самолюбие: ведь это было доказательством ещё одной моей победы!..

Ах, Юра, Юра! Почему ты не врезал мне по зубам или по печени – может быть, тогда бы твои слова скорее дошли до моего сердца!

У неё, и вправду, была трудная жизнь. Родители, с утра до вечера, погружённые в партийно-советскую деятельность, почти не занимались детьми, обделяя их теплом и заботой. Мамой была Майя. Работая по ночам, она днём занималась хозяйством: из тех грошей, которые ей выделяли на день, покупала минимум продуктов и умудрялась приготовить из них максимум еды. По дороге на рынок, она ещё успевала отнести маленького Борю в детский садик – это тоже вменялось ей в обязанность.

Было ещё две сестры, но старшая Дина, рано выйдя замуж, жила с мужем в Херсоне. Младшая Лена, нервная, издёрганная, была в конфронтации с семьёй: откровенно ненавидела отца и не очень жаловала маму. Единственно, кого она обожала – это Майю, слушалась и подчинялась, Майя была для неё непререкаемым авторитетом. И эту любовь она пронесла сквозь годы, до конца Майиной жизни.

Чтобы поскорей удрать из постылого дома, Лена буквально выскакивала замуж, вскоре расходилась и снова «убегала под венец». И только последний её брак был удачным: она вышла за Сергея Грина, социолога, музыканта, литератора – обаятельного обжору, обожающего много выпить и ещё больше поесть. Бог не дал им детей, поэтому Серёжа был у неё не только мужем, но и ребёнком, забавным и толстым, которого Лена закармливала всю жизнь, делая ещё толще. Когда его живот достигал размера большого полкового барабана, Лена грозно изрекала «Стоп! Хватит лопать! Будешь худеть!» и сажала его на диету, но чтоб не огорчать, «диету» давала в таком количестве, что его живот раздувался ещё больше.