Александр Каневский - Смейся, паяц!

Ведь сдаём же мы экзамены, чтобы получить права на вождение машины – почему бы не сдавать экзамены на права вождения семьи?.. Мне бы жениться лет на десять-пятнадцать позднее, насколько бы Майе было легче жить со мной… Но через столько лет я бы с ней разминулся!

Как же тебе было тяжело! Ведь ты сразу родилась преданной женой, заботливой матерью, мечтала иметь свой дом, семью, детей…

А я сопротивлялся. Поэтому на протяжение трёх с половиной лет «наших свиданий», а потом и семейной жизни, тебе приходилось делать аборты, много абортов.

Ты подчинялась моим решениям, но при этом, конечно, безмерно страдала, и физически, и душевно.

Только теперь, моя добрая и терпеливая девочка, я понимаю, каким был безжалостным и жестоким, как это было ужасно и не простительно.

Твои одиннадцать абортов – это одиннадцать кинжалов, воткнутых сегодня в мою кровоточащую совесть, и я знаю, что Бог меня за это очень накажет.

И первое, самое суровое наказание, я уже получил: он у меня отнял тебя!

Ход событий ускорил мой школьный друг Изя Фишман. Он был высок, красив, обладал актёрскими данными, постоянно участвовал в школьной самодеятельности. Окончив Николаевский пединститут, вернулся в Киев преподавателем русского языка и литературы, но устроиться нигде не мог: с фамилией Фишман его не очень спешили брать на работу. Естественно, он страшно переживал. В это время в Киеве гастролировал эстрадный коллектив из Иркутска. Их директор обратился ко мне с предложением написать для них сценарий обозрения. Я поставил условие: напишу, если они возьмут в свой коллектив рекомендуемого мной артиста. Представил им Изю, он понравился, но они тоже выставили условие, чтобы у него уже был готовый репертуар. Я это гарантировал, дал ему один из своих «проверенных» монологов, который пользовался успехом у зрителей, он его подготовил, очень хорошо исполнил и укатил с ними дальше на гастроли. По возвращении коллектива в Иркутск, директор филармонии принял его в штат, а спустя полгода, Изю пригласили на работу в Иркутский драматический театр – так началась его актёрская карьера.

Спустя года полтора, он приехал в Киев повидаться с матерью. Я познакомил его с Майей, мы вместе проводили время, и он влюбился в Майю. Как-то посадил меня рядом и спросил:

– Ты собираешься на ней жениться?

– Пока нет, – ответил я, – а как будет дальше, не знаю.

– А я хочу жениться на ней, сегодня же сделаю ей предложение. Ты не возражаешь?

– Валяй! – по-пижонски ответил я, но вдруг почувствовал, как на душе заскреблись кошки.

В этот вечер я ей не позвонил, не назначил свидания – с ней встречался Изя, признался в любви, предложил выйти за него замуж и с ним уехать.

Как потом он мне рассказал, она поблагодарила его, поцеловала, расплакалась и сказала: «Я не могу от него уйти».

– Я её предупредил: ты будешь у него вечной любовницей, – признавался он мне. – Но не помогло: она тебя, дура, любит. Продолжай крутить ей голову. А мне трудно это видеть – я возвращаюсь в Иркутск.

Он улетел. Прошёл ещё год, я ничего не предпринимал, наши встречи продолжались уже более трёх лет – сейчас я представляю, как она безумно от этого устала. Снова прилетел Изя, снова взял меня за грудки и потребовал ответа: «Ты женишься или нет?» Какой-то демон, сидящий во мне, упрямо ответил:

– Нет!

– Тогда я опять пойду к ней и буду уговаривать, пока она не согласиться.

Весь вечер я сидел дома и напряжённо ждал звонка. Он позвонил мне в двенадцать ночи.

– Мы три часа просидели в Ботаническом. Она всё ещё любит тебя, но я её убедил. Я обещал ей, что она будет, наконец, иметь свой дом, семью, мою любовь и заботу. Она согласилась, но просила поскорей её увезти, чтобы не встречаться с тобой – завтра мы улетаем.

До утра я не сомкнул глаз: я вдруг ощутил всю безмерность этой потери, представил, что завтра её уже не будет рядом со мной, и почувствовал такую холодную пустоту, что стало страшно. В восемь утра я уже был у неё дома. Она, бледная, невыспавшаяся, собирала вещи в чемодан и плакала. Я обнял её, поцеловал в мокрые от слёз глаза и сказал:

– Я тебя не отдам. Сегодня же сообщу твоим родителям, что мы женимся, а завтра – подадим документы.

Она была настолько измучена, что не смогла ничего ответить, просто прижалась ко мне и продолжала тихо плакать. Чуть придя в себя, спросила:

– Ты мне простишь, что я согласилась?

– Глупенькая! Ты же видишь: я, как сумасшедший, примчался к тебе чуть свет.

– Тогда надо ему сообщить, чтобы он не ждал.

– Я сейчас пойду к нему и вернусь.

– Нет, пойдём вместе: это я должна сказать сама, чтоб он не думал, что ты меня заставил.

Страшно расстроенный, Изя в тот же вечер улетел, а мы с Майей весь день не расставались: пришли к её родителям, потом к моим – и всё покатилось к свадьбе.

Расписывались мы в центральном Дворце бракосочетаний. Когда за день до события мы пришли туда для дополнительных формальностей, случилась неприятность: Майя не заметила прозрачной стеклянной двери и, пытаясь пройти, разбила стекло и порезала ногу, настолько сильно, что пришлось ехать в больницу. Там ей наложили два шва и перебинтовали рану. Назавтра она явилась во Дворец в белом свадебном платье и с белой повязкой на ноге. Нога болела, поэтому Лёня внёс её на руках на второй этаж. Она была бледна, и от раны, и от волнения. Увидев это, Юра Шостак заговорщески шепнул: «Не волнуйся, Майечка, твой жених – хороший парень». Эти слова, прозвучавшие после наших многолетних встреч, заставили её рассмеяться и сняли волнение.

Это было время, когда в СССР пытались найти заменитель обряда венчания и один за другим, во всех городах открывали дворцы бракосочетаний, в которых создавали свой ритуал: звучал марш Мендельсона (подозреваю, они не знали, что он – еврей), новобрачных торжественно приветствовали сотрудницы дворцов и представители общественности.

Очередь новобрачных и их гостей продвигалась довольно быстро: конвейер работал без сбоев. Подошёл наш черёд. Сотрудница дворца, с уже отработанной интонацией радости и взволнованности, поздравила нас и передала слово заслуженному токарю завода «Арсенал» – он и представлял общественность. По такому случаю на него надели галстук, который ему ужасно мешал, он одной рукой держал текст поздравления, другой – всё время пытался растянуть свой ошейник. Мы расписались, обменялись кольцами, поцеловались и поехали в мой любимый ресторан «Динамо».

ОКОЛЬЦЕВАЛ.