Алексей Самойлов - Единственная игра, в которую стоит играть. Книга не только о спорте (сборник)

– Валю жалко. Я ведь знаю, что она плачет по ночам в своей комнате, а утром как ни в чем не бывало готовит мне завтрак и провожает на работу… За что ей такие муки?..

Из всех спортивных зрелищ баскетбол самое фантастическое. Рядом с баскетболом футбол простоват и грубоват, волейбол пресноват и статичен. Я ставлю баскетбол выше любого другого спортивного зрелища и сам когда-то играл в баскетбол, а вот писать о нем долгое время практически не приходилось.

Писал про волейбол, шахматы, футбол, а от баскетбола – балдел, приберегал его, так сказать, для личного употребления. Так и не расстался бы с ним, как ребенок с любимой игрушкой, если бы не Анатолий Пинчук, баскетбольный обозреватель «Советского спорта». Осенью 1966‑го он уговорил меня, в ту пору петрозаводского журналиста и нештатного корреспондента «Спорта» по Карелии, слетать в Ригу с Александром Гомельским и мужской сборной СССР. Тогда главной проблемой сборной страны было отсутствие полноценного разыгрывающего. Молодые не тянули, а тридцатипятилетнего Алачачяна Гомельский в сборную не привлекал. «Тебя, Алексей, – сказал мне Пинчук, – никто в баскетбольном мире не знает, ни к одной группировке ты не принадлежишь, и, стало быть, никто не скажет, что ты поешь с чужого голоса и льешь воду на мельницу врагов советского баскетбола. Так что поезжай в Латвию и напиши, как обстоят дела в сборной. Опирайся на мнение профессионалов. В Риге они водятся».

Руководствуясь наставлениями Пинчука, соображениями лат вийских специалистов, собственными наблюдениями над сум бурными действиями нашей сборной, которой не хватало железной руки и игровой мудрости Арменака Алачачяна, я сочинил большой материал о баскетбольной икебане – искусстве составления команды, которая не смотрится без виртуозного разыгрывающего, а поскольку таковым в тот период в отечественном баскетболе был только Алачачян, – без Алачачяна. Написал и уехал в дом отдыха журналистов в Варну, так что все громы и молнии после публикации «икебаны» (Гомельский был до крайности возмущен «некомпетентным вмешательством») обрушились на голову Пини.

Об этом я узнал через месяц, приехав в Москву из Болгарии. «Интрыги», приговаривает в сходных ситуациях Валентина Ивановна Платонова, жена знаменитого волейбольного тренера, педагог. Толя Пинчук тоже говорил что-то в этом роде – мол, разворошили мы с тобой осиное гнездо, и еще говорил, как хорошо жить в тихом северном городке и не ездить по заграницам, потому как в таком разе никто не перекроет тебе кислород. С этими его утешениями вернулся я в свою Карелию и решил впредь с большим баскетболом не связываться…

Но не тут-то было. Через каких-нибудь двадцать три года (я уже жил в Ленинграде и работал в журнале «Аврора») позвонили друзья из самого боевого перестроечного подразделения «Ленинградской правды» – отдела информации – и попросили назавтра сочинить двести строк о Кондрашине в связи с его шестидесятилетием. «Конечно, если бы был жив Толя…» – сказали мне, и я не обиделся: кто же лучше Толи Пинчука изваял бы «нетленку» о Петровиче. Даже загордился немножко: стало быть, верят в меня, если о самом Кондрашине просят слово сказать, да еще в такой трудный для него час, когда «Спартак» остался без Кондрашина, пастыря, поводыря, наставителя. Сотворил я «Объяснение в любви с нотой печали», а «Ленправда» напечатала его 14 января 1989‑го. Когда признавался в любви к Петровичу, вспоминал Толю. Из всех его героев, героев-соавторов, о которых и с которыми он писал книги (баскетболисты Арменак Алачачян и Геннадий Вольнов, пятиборец Игорь Новиков), о которых сочинял газетные и журнальные очерки, самым близким ему, несомненно, был Владимир Петрович Кондрашин. От интенсивного общения с Петровичем (тут мы с Пинчуком сходились во мнении) может поехать крыша или под этой крышей прорастут две-три мысли – если ими с умом распорядиться, они и в книгу вырастут, и в диссертацию, и в монографию не слабее, чем у американца Джона Р. Вудена.

На этот раз Анатолий Михайлович Пинчук не выписывал мне командировочного удостоверения и не давал редакционного задания пойти к Владимиру Петровичу Кондрашину потолковать о жизни и попытаться набросать его портрет. И хотя он не уполномачивал меня написать портрет Кондрашина, я считаю себя обязанным хотя бы набросать штрихи к его портрету. Как жаль, что Анатолий Пинчук,

великолепный литератор, умница, вечный оппозиционер, баскетбольный Дон Кихот не создал кондрашинский портрет, о чем страстно мечтал, но не успел, сраженный инфарктом на пятьдесят восьмом году жизни.

Кондрашин был бы великим тренером и в Лос-Анджелесе, и в Белграде, и в Москве. Но он родился, живет и работает в Ленинграде – в «великом городе с областной судьбой» великому специалисту приходится тяжко.

У нас в стране между жизнью в столичной Москве и в провинции – огромная разница. Где густо, а где пусто, в пояснениях не нуждается. Соперничество Ленинграда с Москвой идет не только по линии «густо-пусто», как у остальной провинции, а решительно во всем. Дело не только в прозе житейской, в строго фондируемых благах. Выдающемуся ленинградскому таланту трудно еще и из-за отношения к нему в столице. Неужели надо непременно переехать в Москву или вообще покинуть отечество, чтобы тебя признали и короновали лавровым венком шахматного чемпиона или нобелевского лауреата в области литературы?! Но ведь и пророков, признанных при жизни замечательных мастеров, артистов, музыкантов, шахматистов, ученых, тренеров не жалуем, не оберегаем, не носим на руках… Вот они и уезжают – кто в Москву, а кто и в Америку.

И все-таки замечательные таланты вниманием не обойдены и есть множество людей в городе, кому живется гораздо хуже. Это наша общая боль, и высокочтимые земляки стараются – словом и делом – помочь сирым, бедным, обездоленным, недаром движение милосердия с подачи писателя Даниила Гранина зародилось у нас в Ленинграде. В милосердии нуждается всякая человеческая душа. Талант же нуждается не просто во внимании и признании, а в обожании, в курении фимиама. «Таланту надо помогать, бездарности пробьются сами» – отчеканил когда-то московский поэт Лев Озеров. Как он был прав! Бездарности пробиваются всюду и везде, они похожи на тараканов, их не берут никакие яды, разве что мороз выбьет… А наши ленинградские таланты морозного, ледяного отношения к себе не заслужили. Сабониса Литва на руках носила. А мы – Сашу Белова? А ведь он был гений чистой – баскетбольной – красоты!..