Алексей Самойлов - Единственная игра, в которую стоит играть. Книга не только о спорте (сборник)

Когда, следуя моде времен демократизации и гласности (в главные режиссеры театра – голосованием; в тренеры клуба высшей лиги – голосованием) ветераны «Спартака» весной 1988‑го пошли по начальству снимать Кондрашина от имени коллектива, они инкриминировали ему и грубость, и раздражительность, и ухудшение учебно-тренировочного процесса, и невнимание к их, игроков, бытовым условиям, но никто не обвинял его в шкурничестве, непорядочности. Этого Петровичу в вину никто и никогда поставить не мог. Разве что Женя, Евгения Вячеславовна, жена, да Юра, сын, которым, наверное, хотелось бы жить в квартире покомфортнее, вправе на него жаловаться, но они, люди родные, близкие, все видят, все понимают и не ждут, что глава семейства переломит себя и будет ходить по начальству, чтобы выбить приличную квартиру. Может, он и тут надеется, что кто-то расслышит мечту его домашних, угадает его сокровенное желание?..

Вообще-то у него другое сокровенное желание. Я узнал об этом, когда однажды Петрович был у меня дома в гостях, мы засиделись за полночь, он остался на ночь, а когда я пришел будить Кондрашина утром, то застал его обложившимся книгами – по психологии, социологии, философии: «Смотрю, у тебя тут есть полезная литература». Для сведения некоторых дипломированных игроков-учеников Кондрашина и его коллег-тренеров с профессорскими званиями, подозревающих Кондрашина в недостаточной образованности: этот непревзойденный практик, сбивавший с толку оппонентов неожиданными, непредсказуемыми заменами в ходе матча, выписывает кучу периодических изданий, в том числе и зарубежных (сын выучил несколько языков и помогает отцу вести досье), читает много и разнообразно, следит и за «изящ ной» словесностью, и за специальной литературой и быстро утрачивает интерес к собеседнику нелюбознательному, неинформированному, несамостоятельному в суждениях.

Свое сокровенное желание тренер Кондрашин поведал мне на кухне нашего дома-корабля в Шувалове-Озерках во втором часу ночи, когда мы запивали чаем с карельской морошкой привезенных мной из Курильской экспедиции журнала «Аврора» трубача в собственном соку и морского гребешка в горчичном соусе…

– Я по Америке поездил, посмотрел, как у них баскетбольное хозяйство ведется. Там тренер отвечает за техническую подготовку команды. И всё. В спортивном зале он царь и бог. Остальное его не касается: жильем, машинами и прочей петрушкой занимаются другие. В контракте тренера с клубом предусмотрено и что ты должен, и что тебе должны. Вот как я мечтал бы хоть один сезон поработать! Я же тренер, а не администратор, не замполит, не нянька, не доставала машин, не выбиватель квартир. Я должен тренировать. Я обязан вести игру – если плохо, неквалифицированно это делаю, снимайте меня, прогоняйте. А у нас процентов восемьдесят времени старшего тренера команды мастеров уходит на выбивание-доставание элементарных условий жизнеобеспечения. Что-то выбьешь – надо разделить по справедливости. А это очень трудно, отсюда и недовольство: кого-то ты невольно обидел, кого-то сознательно ущемил, ибо он недорабатывает на тренировках, трусит в игре. Да и далеко не всё от тебя, тренера, зависит, игрок же не желает с этим считаться, ты для него высшая инстанция, ты ему пообещал сносные условия, тебя он и честит, когда вышестоящие начальники не сдерживают своих обещаний…

Подоплекой любого конфликта в нашем большом спорте, конфликта между тренерами и игроками является неупорядоченная правовая основа спорта и всех занятых в нем людей, двусмысленность статуса ложных полулюбителей-полупрофессионалов, процветающие в этих условиях корыстолюбие, меркантильность, стремление загрести побольше сегодня, пока еще ноги носят, пока они не перебиты-переломаны. О какой-либо нравственности при таком положении вещей говорить затруднительно. Но и в тупиковых конфликтах одни люди, даже правые во многом, выглядят не очень красиво, а другие, даже кое в чем не правые, все-таки остаются людьми…

– Когда шестнадцать лет без перерыва видишься с одними и теми же людьми, как мы с Павловым и Кузнецовым (с Хар ченковым поменьше, но тоже немало), естественно, и недовольство нарастает, и надоедают люди друг другу, и конфликты вспыхивают. Конфликты в спорте неизбежны, никуда не денешься. Скажу больше: можно не здороваться друг с другом, даже разодраться, но не копаться в грязном белье, не действовать исподтишка, не сколачивать блоки за спиной, оставаться мужиками. Если бы ветераны обратились ко мне и сказали: «Вы нас больше не устраиваете, вы как тренер себя исчерпали, не можете создать нам приличных материальных условий для жизни и для тренировок», я, честное слово, не стал бы за место держаться, тем более мстить (вдогонку никому никогда ничего плохого не делал, хотя у меня сто вариантов всегда было, смешно даже говорить об этом). Взял бы и ушел. А они двинули к начальству, в отдел спортигр нового профсоюзного спортобщества, и предъявили мне счет. За моей спиной, в моем отсутствии. Это порядочно, да? Они сговорились с Гришаевым, с которым у меня постоянные конфликты были.

Молодые, Генка Щетинин и Королев, потом мне признались: «На нас Павлов давил, чтобы мы проголосовали против вас». Кто и как голосовал, кто инициатором этого голосования был, я, конечно, знаю, но разве в этом дело? Я тогда сказал Леониду Петровичу Шиянову, председателю Ленинградского Совета профсоюзного спортивного общества: «Если коллектив против меня, отпустите меня». Однако долго еще не отпускали, до 15 июля держали, и лишь тогда назначили официально старшим тренером Цедрика. А через четыре дня в «Вечерке» статья против меня появилась. Автор ее, журналистка, на тренировках у меня не была, со мной не разговаривала, и такого наворотила, хоть стой, хоть падай… Кузнецов жаловался: «Он нас блокадой попрекал – вы настоящего горя не видели, он нам рабочий класс в пример ставил – рабочие в шесть утра встают да по морозу в ледяных автобусах и трамваях на заводы добираются и мантулят там по восемь часов за двести целковых, а то и меньше, а вы имеете побольше, а работать не хотите… Обидно это слышать». А чего обижаться, когда действительно не хотят работать? И что же получается: если я говорю бездельнику, что он бездельник, я ему грублю или как?.. Если он при зарубе очко в очко боится на себя ответственность взять, если у него поджилки трясутся, и я ему в лицо бросаю: «Трус», я что – унижаю его?.. Я, пожалуй, принял бы подобные упреки, если бы говорил одно, а сам поступал по-другому – ловчил, отлынивал от работы. Но этого же никогда не было, а утверждения, будто я тренировки пропускал, смеху подобны.

После его ухода из «Спартака» по собственному желанию, но не по собственной воле, мы проговорили с Петровичем в тренерской комнате детской спартаковской спортшколы на Вязовой больше двух часов. И хотя после фактического отстранения-ухода Кондрашина от дел команды прошел почти год, он все еще был выбит из колеи «всей этой травлей» и даже слышать не хотел о возможном возвращении в клуб, хотя с января, вскоре после того, как он отметил свое шестидесятилетие и стал оформлять пенсионные бумаги, с ним и в горисполкоме, и в облсовпрофе завели разговоры о возвращении.