Алексей Самойлов - Единственная игра, в которую стоит играть. Книга не только о спорте (сборник)

Мог ли кто-нибудь предугадать, что через семь лет после первой, детской, встречи на набережной Фонтанки судьба сведет нас на Университетской набережной, на филфаке ЛГУ?..

А кто, скажите, мог представить, что на излете своей карьеры практикующего шахматиста шахматный ветеран Борис Васильевич Спасский обретет себя в новом качестве – учителя, с удовольствием занимающегося с ребятишками?..

Вот и Новый, 2014 год он встретил вместе с учениками детско-юношеской шахматной школы на Южном Урале, в небольшом городе Сатка, в 250 километрах от Челябинска. Я знал, что чемпион давно занимается шахматной педагогикой, что под его попечением в разное время находились юные шахматисты и на Западе и в России, но думал, что после удара, какой он получил от судьбы, ему теперь не до общественного призрения, самому бы выкарабкаться…

Накануне дня рождения Бориса позвонила его младшая сестра Ираида, «стойкий оловянный солдатик», как она аттестовала себя в «Университете Олимпийском», отвечая на вопросы анкеты составителей этой книги. Выпускница исторического факультета университета, четырехкратная чемпионка СССР по русским шашкам, серебряный призер чемпионата мира по стоклеточным шашкам, трогательно заботится о своем знаменитом брате, иначе как братиком его не называет. Ира и поведала мне о вояже Бориса Васильевича на Урал; в советские времена выступавший за общество «Локомотив», он совершил это путешествие на поезде и несколько дней пробыл там, занимаясь со своими подопечными из подшефной школы.

– Не несколько дней, а четыре недели, – поправил сестру любящий точность Борис, поблагодарив меня за поздравления с днем рождения. – Я там бываю регулярно – и летом, и зимой. Пропустил только год, что лежал после инсульта в парижской больнице. Если надумаешь написать об этом, непременно отметь руководителей крупного предприятия «Магнезит», помогающего и нашей шахматной школе и мне. Замечательные люди, я им очень признателен.

Спросил меня:

– Не болеешь?.. Работаешь? Это правильно. А что пишешь?

– Закончил большую книгу, называется «Единственная игра». Весной выйдет из печати. На Зимнем стадионе в двадцатых числах мая состоится Петербургский международный книжный салон, где ее и можно будет приобрести.

– Хорошая новость. Очень хочу приехать в мае в Питер и повидаться со всеми вами.

– Приезжай, Боря. Мы всегда рады тебе.

Оба улыбались мне – и рефери и противник. В улыбке рефери сквозило сочувствие, противник улыбался обещающе. Ничего хорошего, правда, его ухмылка не обещала. «Остерегайся его левой, – горячо нашептывал мне в самое ухо секундант. – По мнишь, как он приварил Королеву?»

Советы секунданта раздражали меня. Нашел, что перед боем вспомнить. И кто он вообще, этот секундант? Рефери знаю – Владимир Енгибарян, великий боксер, мы стонали от удовольствия, когда он плыл на ринге в танце с саблями, не поднимая сабельных рук для защиты, заманивая и дразня соперников. И противника знаю – Альгирдас Шоцикас, великий боксер, его поединки с легендарным Николаем Королевым вошли в историю.

Сейчас мне отольется за все – проносится в голове, за крытой от ударов Шоцикаса. По ка закрытой, еще закрытой. Надолго ли? Гоню прочь позор ные мысли. В конце концов от куда он может знать, что я всегда болел за Королева и, значит, против него, Шоци каса? Но нет, он откуда-то знает – кулак величиной с две пивные кружки нацелен мне в голову.

От страха я начал творить нечто невообразимое – опустил вдруг перчатки, как Енгибарян, и когда Шоцикас ударил, лениво так – боковым правой, я нырнул ему под руку и сам провел серию по корпусу и отскочил метра на три, убоявшись собственной наглости. Рефери внимательно посмотрел на меня и заговорщицки подмигнул – не тушуйся, мол, в случае чего я прерву бой – рассечена бровь или еще что-нибудь, до худшего не допущу…

«Молодец, – прохрипел в перерыве секундант, обмахивая меня мокрым полотенцем. – Разрывай дистанцию, серия по корпусу и уходи. Только смотри, чтобы на отходе он не приварил левой, как Королеву…»

Едва раздался гонг, Шоцикас уже был в моем углу ринга. Больше он не улыбался и смотрел как-то странно, поверх меня, куда-то под своды каунасского спортгале, поддерживающего его яростным ревом. С от чаянием обреченного я бросился ему навстречу, показал, что буду бить левой, а сам вложился весь в прямой правой, целясь в его аккуратно выбритый подбородок…

Небо раскололось, сверкнула молния, ударил гром. Шоцикас опередил меня…

– Откуда он взялся на твою голову, Алик? – услышал я в полузабытье голос Енгибаряна.

– Из Ленинграда, от Гены. Тот прислал с ним письмо, про сил помочь, я поинтересовался, чем могу служить, а он одно за ладил: «Хочу спарринг с Шоцикасом, чтобы было потом о чем вспомнить. И чтоб в спортгале, и чтоб рефери в ринге был Енгибарян…» Я не стал бы связы ваться, да Шатков просил.

«Неправда! – хотел крикнуть я. – Никакого спарринга я не хотел, я самоубийца что ли, вы сами мне проверочку устроили». Но не мог вымолвить ни слова: во рту пересохло, мучительно хотелось пить.

Шоцикас положил меня на диван в медпункте и сказал врачу: «Ничего страшного, оклемается, я же ударил вполсилы…» Врач поднес мне к носу ватку с нашатырем, я дернул головой и… проснулся.

В раскрытое окно каунасской гостиницы «Балтия» вет ер забрасывал пригоршни дождя. Весело погромыхивал июльский гром. Над холмом, где стадион «Жальгирис» и спортгале, прямыми и боковыми ударами, сериями и одиночными били молнии. Били молниеносно, как когда-то и как только что в моем ужасном сне Альгирдас Шоцикас.

При всей своей фантастично стисны творятся подсознанием из вполне реальных вещей, из того, что мы пережили, испытали, только все это в странной комбинации, без указующего перста воли, сознания. И в этом сне все соткано из последних двух недель моей жизни плюс тридцати с лишним предшествующих лет. Все было – и письмо Геннадия Шаткова, реко мендующее меня Альгирдасу Шоцикасу, и десятки боев на ринге спортгале, за которыми мы наблюдали с Шоцикасом, и элегантнейший, весь в белом, как и положено рефери, рас полневший, но не утративший пластики пантеры Владимир Енгибарян, и двор наш в после военном Петрозаводске, болевший за Королева, и даже уже самое невероятное – вчера мы с Аликом, как называет его Шатков, с монументально-легким Аликом (бывают такие сильные и высокие люди – ноги, как ко лонны, руки кованые, но они быстры и совсем не тяжеловесны даже в самом тяжелом весе) часа полтора играли вместе – в спортивном зале.