Array Сборник статей - Моховая, 9-11. Судьбы, события, память

…Они только умнеют с годами при воспоминании о них. Приоритет подобной переоценки приписывается Марку Твену. В ранней молодости покинувший отчий дом и вернувшийся несколько лет спустя, он будто бы сказал: «Насколько же мой папаша стал больше понимать!» В его сочинениях таких слов никто не отыскал, но высказывание это вполне в его духе. И едва ли не каждый из нас испытал то же превращение на собственном опыте.

Софья Митрохина

Июнь 1953 года. Я подаю документы для поступления на филологический факультет МГУ, я – в стенах «альма-матер». Прямо с поезда, в белом бальном выпускном платье. Конкурс – 12 человек на место. Я немного колебалась: мне хотелось на журналистику, но там конкурс -25 человек на место. Еще мне хотелось на романо-германское. Но я побаивалась. Поскольку ещё в Ульяновске учитель логики предупредил меня, что москвичи имеют репетиторов, а у нас даже не знали, что это такое. Но я люблю литературу! Значит – филологический факультет.

Как мы учились в студенческие годы? Как нам удавалось сочетать увлечения молодости с выполнением заданий? По-всякому. Иногда – прекрасно, иногда личные переживания сильно мешали.

О наших выдающихся ответах на экзаменах ходили слухи и легенды. Вот, например:

Экзаменатор: «Объясните, что значит «Ренессанс»?

Студент: «Это лошадь Дон-Кихота».

Или (мое собственное наблюдение): профессор Р. М. Самарин слушает ответ одной студентки русского отделения:

Студентка: «Таким образом автор развинчивает своего героя»..

Самарин: «Что, что?»

Студентка (нерешительно): «Развинчивает героя…»

Самарин: «А как? (делает вид, что что-то отвинчивает). В какую сторону? Вот в эту сторону или в ту?»

Студентка трагически молчит.

Самарин считался очень строгим, но на этот раз сжалился и тройку все-таки поставил.

А шалости, розыгрыши? Ну конечно! Без них студенческая жизнь немыслима. Помню, как студенты из общежития, на первых порах помогая студентам-иностранцам изучать русский язык, научили одного из них приветствовать встречных по утрам в коридоре словами: «Доброе утро, мартышка».

Любовные истории потрясали наш курс. Некоторые случаи были очень драматичны, с различными перипетиями, как и положено в «лав-стори». Например, родители одного мальчика спрятали его паспорт накануне похода в ЗАГС с дамой сердца. Пришлось ему выправлять новый документ и ждать. Он дождался. Любовь победила родительскую волю.

О самых возвышенных филологических любовных историях – в абстрагированно-романтическом, литературно-обобщённом виде – я узнала, едва переступив порог четвертого этажа на Моховой, где мы занимались. Это было чуть ли не первого сентября 1953 года. В коридоре висела газета об ИФЛИ – Институте философии, литературы и искусства, который считался предшественником нашего филологического факультета в советскую эпоху. Почти весь состав ИФЛИ в 1941-м ушел в ополчение, многие студенты и преподаватели погибли на фронте. Погибли также молодые, подающие надежды поэты Михаил Кульчицкий и Павел Коган.

Стихи Павла Когана я и запомнила. Это был его перевод из Гейне:

Эта газета была для меня открытием того, какие замечательные люди учились здесь недавно. Эта газета стала моей «человеческой планкой».

Ну, а о Гейне большинство из нас в 17 лет знали только понаслышке. Вообще наше школьное образование осуществлялось строго в рамках дозволенности. И когда однажды, возвращаясь в Москву из Ульяновска, я увидела в соседнем купе студенческую компанию с гитарами, услышала их смелый, совсем не классический, репертуар, моему удивлению не было предела. И – восхищению тоже. Их смелостью. Они пели:

И еще:

Мягко говоря – это были неформальные сочинения. Но очень привлекательные. А сколько раскованности… Я жалела, что не была на такое творчество способна.

Однако совсем другая, романтическая, выдержанная в печальных классически-грустных тонах песня, одно время очень популярная на нашем факультете, по-настоящему волновала меня, особенно вот эти слова: «Мы хотели с тобой найти в жизни счастья планету – мы прошли половину пути – ну, а счастья все нету». В 17 лет часто кажется, что половина пути позади. И что счастья – «нету».

Запомнилась ещё одна, чисто фольклорная песенка, правда, стилизованная кем-то под фольклор. Она была выбрана нами как опознавательный знак нашего курса. Это про некую Машку и её неверного возлюбленного, который, когда «дёвки» собрались его побить, клянется Машке в верности. Эта песенка осталась на всю жизнь в моем репертуаре. В качестве безальтернативного и победного шлягера.

К сожалению, у меня никогда не было той степени незастенчивос-ти, которая позволяла бы после окончания университета хоть иногда звонить нашим замечательным преподавателям, благодарить их, советоваться. Я этого не делала и не жду такого от своих теперешних выпускников. Но удивительно: в течение всей моей, теперь уже достаточно долгой, жизни светлые лица наших преподавателей из МГУ всегда живут в памяти. Вспоминаются их слова, фразы, наставления, особо удачные лекции. Их способность прощать нам наше невежество, заносчивость, небрежность. Их поразительно уважительный тон по отношению к нам, студентам, часто – незаслуженно уважительный. Но этот тон приподнимал наш самооценку, учил уважать окружающих, внушал, что ты – на многое способен. А потом и мы несли в жизнь такую же ноту уважения к людям.

Что касается всеми любимых преподавателей, Сергея Михайловича Бонди и Владимира Николаевича Турбина, – они обладали способностью видеть и передавать нам поэзию восприятия не только литературы, но и – жизни.