Игорь Галкин - Воспоминания. о светлом и печальном, веселом и грустном, просто о жизни

Кстати, лишенные возможности выходить к доске и с мелом в руке решать примеры и задачи, мы лежали и диктовали, а учитель за нас писал. Тут больше всего работы доставалось учительнице математики. Она записывала, когда мы диктовали ход своих решений, и делала выразительную паузу, когда нас заносило в неверное направление. Если кто-то при этом начинал подсказывать, Ольга Николаевна строго поднимала бровь. При скучной манере математички нам все-таки на ее уроках было весело, никто не расстраивался, если даже сплоховал.

Полная, вялая учительница английского языка, дочь нашей директорши Доры Марковны (забыл ее имя-отчество) спокойно вела свои занятия, благодушно относилась ко всем нашим шалостям, шуткам и плохой подготовке к занятиям. Мы так и не поняли до конца, хорошо ли мы у нее учились, или неважно, она всем ставила только четверки и пятерки.

Невестка Доры Марковны (тоже не помню имени) учила нас истории. Учила плоховато. Она держала перед собой учебник и где-то подчитывая, где-то своими словами пересказывала текст учебника, не более того. Мы снисходительно прощали такую небрежность, потому что по истории у нас всегда были хорошие оценки. Как ни странно, но явная снисходительность учителей к нашим знаниям совсем не расхолаживала и каждый из нас в меру своих способностей старался учить и зубрить заданное. Я не помню, чтобы кто-то откровенно лентяйничал. Сама замкнутость существования меж четырех стен, конечно, понуждала к плотной учебе, сам познавательный процесс выводил на широкий мир. Но думаю, что, кроме всего этого, воздействовало и чувство благодарности нашим добрым учителям, боязнь огорчать их.

Позднее, когда я находил в книгах Паустовского и других писателей рассказы об атмосфере в дореволюционных гимназиях, я находил некоторые параллели с нашей санаторной школой. Прежде всего это касалось атмосферы, которую старались поддерживать преподаватели. Это так отличалось от того, что я вынес из сельской начальной школы, где большинство учителей довольно казенно относились к своей работе, откровенно выделяли любимчиков и остальных, которых они между собой называли оболтусами. Наверно, были и объективные для того причины. Так, мы очень не любили в своей поселковой школе преподавателя физкультуры Александра Михайловича, который приехал к нам в офицерской форме, носил планки от фронтовых наград. С особой строгостью перестраивал нас в шеренгу, в колонну и заставлял под революционные песни вышагивать по измятому пустырю. Ругал нас беспощадно за нестроевой шаг, бывало, что и за плечи тряхнет отнюдь не по отечески. А через годы он женился на молодой красивой учительнице младших классов, заочно закончил педагогический институт, преподавал географию и еще какие-то предметы, вел вечернюю школу рабочей молодежи, стал большим общественником в поселке, организовал местное радио, словом, влился в жизнь и для большинства оставался авторитетным человеком.

В своей поселковой школе я уходил после уроков с двумя чувствами – довольный, если не спрашивали и не ставили двоек или расстроенный, когда на занятиях ругали и лепили в дневник двойки. В санатории я в основном возвращался с занятий переполненный впечатлениями от обретенных знаний, настроенный быстрее поделиться ими с новыми друзьями. Возникало желание пополнить свой интеллектуальный багаж чтением новых книг.

Оркестр в санатории, 1953 год

После занятий нас развозили по палатам, кормили сытным обедом – и тихий час с двух до четырех часов. Были, конечно, сони, способные вздремнуть не раз на дню, но мой деревенский уклад не мог приучить меня к дневному сну. И тут нашлись единомышленники, которые помогали мне коротать два лишних часа. Поскольку читать категорически было невозможно – старшая медсестра нещадно искоренила подобные попытки, то все наши усилия были направлены на прослушивание радио. Покупка радионаушников была первой вещью, приобретенной мной в Ленинграде, по совету новых друзей.

У каждой кровати у нас было по две розетки – электрическая и от проводного радио. Воткнул вилку в розетку и слушай радио, никому не мешая. Это в обычное время, а в тихий час? Тогда в продаже были наушники, в которых намагниченные катушки тончайших проводов превращали электрические импульсы микрофонов на радиостанциях в звуки в динамиках и наушниках. У ребят была распущена уже не одна такая катушка. И вот два почти невидимые проводка, умело прикрепленные к радиорозетке или проводам, незаметно подводятся под подушку, где припрятан один наушник. Отрегулируй громкость так, чтобы звук только-только был слышен твоему уху, но не далее, и наслаждайся передачами замечательного ленинградского радио. А в эти послеобеденные часы мы слушали замечательные детские и юношеские передачи. Чего стоил только «Клуб знаменитых капитанов», где герои приключенческих книг разных эпох и народов действовали по современным сценариям, написанным с большой выдумкой, юмором. Шел замечательный театр у микрофона с озвучиванием классики и новых пьес, прозы для молодежи. Интересно было послушать и радиоспектакли для взрослых. Лучшие ленинградские актеры читали рассказы, стихи классиков и современных авторов. Славился Ленинград и музыкальными передачами. О жизни многих композиторов, музыкантов, писателей, актеров, вообще знаменитых людей я впервые узнал из радиопередач. Я поражался, как мало я знал о мире и старался впитывать все интересное, новое.

Вечер был самым шумным временем в санатории. Двери почти не закрывались – ходячие слонялись по коридорам и помогали перевозить лежачих в гости из палаты в палату. Сестрам легче было следить через открытые двери за порядком в палатах. Дружный хохот, шумные споры, пение наполняли коридоры. Несколько ребят неплохо играли на мандолинах. Этот инструмент был для меня в диковинку и завораживал своей особой мелодичностью.

Я тоже попробовал учиться играть, и даже научился вести несколько нехитрых мелодий, но вскоре убедился, что слуха нет. Только через два года, когда санаторию подарили оркестр народных инструментов и профессиональный дирижер Дмитрий Дмитриевич прослушивая нас, он честно отметил, что особого слуха у меня нет, но если очень хочу заниматься, можно попробовать. Тогда я и начал осваивать домру. Не без усилий, но я научился на домре играть даже по нотам. И только, когда мы начали слаженно играть всем оркестром, я ощутил настоящий восторг слаженной многоголосой игры. Иногда захватывало дух, мы переглядывались, улыбались, удивлялись невиданному впечатлению от прикосновения к тому, что раньше звучало для нас сухо и прозаично – гармонии.