Андрей Богданов - Суворов. Победитель Европы

И тут же, дабы потомки не слишком умилялись, – язвительный отзыв о военных, которые «купались в чаю, пока мы купались в крови!» Полные сарказма стихи и эпиграммы Суворова поражают точностью образов. Вот весь, как на ладони, князь Потемкин:

В архиве полководца целая груда «всеподданнейших» обращений к власть имущим – и тут же: «Вы знаете меня, унижу ль я себя? Лучше голова долой, нежели что ни есть утратить моей чести». «На что моё достоинство поручать зависимости? Искусство не может терпеть порабощения». Искусство! Вот как он смотрел на командование войсками.

В личных письмах и записках – резкий разрыв между невозможностью «ползать» и жаждой продвижения, которое одно лишь могло дать поле деятельности гиганту военного искусства: «Дайте волю быстроте разлива моего духа, благомудро исправьте шлюз… Истинно не могу утолить пожара в душе моей!» Но: «Я ползать не могу, вались хоть Вавилон». Императору из ссылки: «Повергая себя к освященнейшим стопам». Тогда же другу: «Я тот же, дух не потерял. Обманет меня всякий в своем интересе, надобна кому моя последняя рубашка, ему её отдам, останусь нагой. Чрез то ещё не мал».

Сердечная благодарность Господу за победы и правительству за награды – и «Miscelania моя», заметки для себя: «Без денег, без мызы и саду, без экипажа и ливреи, без банкета… без друзей и без гласа – никому не равен, желать ли мне быть равным? Какая новая суета – мне неведома! Без имения я получил имя свое. Судите – никому не равен». Ирония, игра смыслами? Да. Но и спокойная мудрость военачальника, не потерпевшего ни одного поражения благодаря полководческому дару, мастера, уверенного в своем искусстве.

Искусстве – и человечности, той добродетели, без которой, как был уверен Суворов, «нет ни славы, ни чести». «Ваша кисть изобразит черты лица моего – они видны; но внутреннее человечество мое скрыто, – говорил полководец художнику, писавшему его портрет. – Итак, скажу вам, что я проливал кровь ручьями. Содрогаюсь. Но люблю моего ближнего; во всю жизнь мою никого не сделал несчастным; ни одного приговора на смертную казнь не подписывал; ни одно насекомое не погибло от руки моей».

Как же так, спросят читатели, наслышанные о свирепых казнях и расправах, которые великий полководец якобы устраивал и внутри страны, при подавлении восстания Пугачева, и вовне её, во время польских восстаний. Прочитав эту книгу, вы увидите, что слово Суворова – правда, а то, что написали о нём не столь совестливые историки, – ложь. Ни один человек не был убит полководцем или по его приказу иначе чем в бою, ни один не был даже жестоко наказан им за всю его долгую и бурную жизнь.

Понимаю, в это сложно поверить, имея даже приблизительное представление о нравах XVIII века. Мало кто в те жестокие времена мог возвыситься до подлинно христианской добродетели. Для этого требовалась незамутнённая вера и великая сила духа, как, например, у святого адмирала Фёдора Ушакова. Но ведь история Руси знает таких подвижников и в более грозные времена: вспомним хотя бы святого князя Александра Невского, любившего и прощавшего страшных врагов… [2] Даже о нём бессовестные историки и публицисты распространили столько сплетен, что я обязан порекомендовать тем, кто желает узнать истину, свою книгу, включившую все без исключения подлинные источники и позволяющую каждому читателю вынести своё обоснованное суждение о святом князе: Богданов Андрей . Александр Невский. М., 2009.

Мы с вами много раз убедимся, насколько слово Суворова точно и ёмко выражает величие его дел и его личности. Через все его подвиги – до конца. На могиле Александра Васильевича в Александро-Невской лавре написаны по его воле три слова: «Здесь лежит Суворов». Лучше о нём не скажешь!

Взглядом на мир моего искренне любимого героя можно было бы ограничиться. Но… фигура Суворова в общественном сознании – это целый клубок домыслов и легенд, которые предстоит развеять, чтобы добродетельный человек, великий полководец и одухотворенный искренней верой государственный деятель предстал перед читателем в своём истинном облике. И здесь правда сияет столь ярко, что злобной лжи и клевете трудно будет отыскать себе хоть малый кусочек тени, чтобы укрыть свои короткие ножки.

Основные источники о жизни и мысли Суворова изданы: А. В. Суворов. Документы. В 4 томах. М., 1949–1953; А. В. Суворов. Письма / Изд. В. С. Лопатин. М., 1987. Ссылки на них даются в тексте, например: Д I.176 – Документы. Т. I. № 176: П 3 – Письма. № 3. Ссылки на номера документов и писем облегчают их поиск в многочисленных компьютерных изданиях. Страницы указываются только для очень обширных текстов.

«Жизнь столь открытая и известная, какова моя, никогда и никаким биографом искажена быть не может. Всегда найдутся неложные свидетели истины», – писал Суворов на склоне дней. Однако и после двухсот лет изучения биографии полководца о происхождении и первых трех десятилетиях его жизни мы знаем немногое.

Александр родился 13 ноября 1730 г. в Москве, видимо, в доме своего отца Василия Ивановича Суворова на Арбате. Отец его был по тем временам немолод – ему уже исполнилось 25 лет, но учёба за границей и суматошная служба денщиком при Петре I долго не давали жениться и завести детей. Впрочем, близость к царю позволила выходцу из незнатного рода московских подьячих завести важные для последующей карьеры связи при дворе.

Александр Васильевич при возведении в графское достоинство в 1791 г. утверждал, что его род «происходит из древней благородной шведской фамилии, из которой именуемый Сувор, выехав в Россию в 1622 г. при царе Михаиле Феодоровиче, принят в российское подданство, предки же его за крымские и другие походы жалованы были поместьями». Эта семейная легенда не выдержала исторической проверки. Даже дядя Александра Васильевича по отцу, Сергей Иванович, при определении в службу сына в 1756 г. не смог доказать дворянское происхождение своих предков и предъявить жалованные грамоты на вотчины, якобы приобретённые в XVII в.

Дворяне по фамилии Суворов (от распространённого прозвища Сувор – суровый, угрюмый) на Руси известны с XVI в., но их родство с будущим генералиссимусом не прослеживается. Зато историкам известен его дед, московский подьячий (чиновник средней руки) Григорий Суворов, служивший в приказе Большого дворца (который ведал продовольствием царского Двора) и имевший в 1665 г. денежный оклад в 23 рубля и поместный оклад в 200 четвертей (50 га пахотной земли). Поместный оклад в те времена означал право на владение землёй с крестьянами, а не обязательно наделение ими. Но Григорий Суворов умело использовал это право, «кормясь от дел» и покупая себе во владение то сёла, то деревеньки, то отдельные крестьянские дворы.