Владимир Бушин - Я посетил сей мир. Дневники, воспоминания, переписка разных лет. Книга вторая

Я действительно очень люблю осень. Все самое хорошее случалось со мной именно осенью.

Я очень замотана, но иногда хочется сорваться и убежать к Вам на свидание, но…

Милый Владимир Сергеевич, когда слышу Ваш голос по телефону, и нет ничего плохого, я мысленно целую Вас.

1968 г., декабрь

Райс пишет из Ташкента: «Володя! Наш дом сносят, мы забегали, как мыши. Дают нам пять комнат на пятерых. Но дом еще строится, говорят, будет готов в январе. Искандер приболел животиком – это тоже была эпопея.

От всех нас новогодние пожелания тебе, жене, Сергею, маме. Кто у тебя родился?

23 декабря 1968 г.».

Тогда у нас еще никто не родился. Дочь родится 15 апреля будущего года, но я, надо думать, заранее похвастался Райсу. Но откуда у него взялся Искандер со своим животиком, ума не приложу: осенью, когда я был, никакого Искандера и его мамы не наблюдалось, и вдруг – животик!

1969 г., февраль

Боже мой! Получил письмо:

«Володя!

С трудом взялась сообщить Вам о постигшем нас тяжелом горе – о смерти моего единственного сына Райса, последовавшей 22 января 69 г. от инфаркта сердца. Похоронили 23 января 69 г.

Ташкент, 15.2.69 г.»

Ему было 45 лет…

Продолжу реестр своих вояжей, начатый в первой книге: в 1963 году – Геленджик; в 64-м – «Новые Сочи»; в 65-м – Батуми, Зеленый мыс; в 66-м – Коктебель, Дом творчества; в 67-м – Гагра, Дом творчества; в 68-м – Коктебель; в 69-м – Коктебель; в 70-м – Москва, Опалиха; в 71-м – Малеевка и Коктебель, Дома творчества; в 72-м – Малеевка и Коктебель; в 73-м – Малеева и Коктебель; в 74-м – Малеевка, Комарово и Коктебель… Да еще Греция, Египет, ГДР, ФРГ.

Гагра

А потом, потом, потом в тех же Гаграх в Доме творчества, что был на улице Руставели, 141 я получу телеграмму: «Сбылось ли все по слову моему? С.»

Письмо получил:

«Дорогой Владимир Сергеевич!

Иерей Михаил из г. Иваново и вся наша семья сердечно поздравляет Вас и Ваших близких с Великим Светлым праздником Святой Пасхи, Праздником Великой Победы и Праздником Первомая.

От всей души желаем много здравия телесного и еще более душевного, а во всех добрых делах благого поспешения.

В церкви сейчас идет приуготовление к Светлому Торжеству Святой Пасхи. Да наполнит оно и Ваши души. А в миру, видимо, все так же кипят страсти…»

Спасибо, спасибо. Тем более что все эти душевные слова от бывшего преподавателя марксизма-ленинизма. Исполать! Потом Михаил Иванович произнесет прекрасную речь на моем юбилейном вечере в ЦДЛ, начав его – человек начитанный – строками известного стихотворения Исаковского:

Прочитал в «Нашем современнике» сказочку Шукшина «До третьих петухов». Отменно! Но как удалось пропихнуть? Как пропустили? Диво дивное! Викулов говорил, что первоначально заглавие было «Иван, не спи!»

«Дом на набережной» Ю. Трифонова удивил неряшливостью текста. Чего стоят бесконечные рифмы: сказали – указали, машину – магазину, батон – Антон… В прозе не может быть ничего хуже. Человек не слышит собственный текст.

Лейбниц: «Если бы геометрия же противоречила нашим страстям и нашим интересам, как нравственность, то мы так же спорили против нее и нарушали ее вопреки всем Эвклидам и Архимедам». Эту мысль в более сжатом виде повторял Ленин: «Если бы геометрические аксиомы затрагивали интересы людей, они опровергались бы».

Читаю я довольно много: «Дом на набережной» Трифонова, «Затмение» Тендрякова, «Осень патриарха» Маркеса, Бондарева… Но вот первые два уже и не помню.

В октябре 1969 года я напечатал в «Литературке» сердитую статью о повести Б. Окуджавы «Бедный Авросимов». Сам автор ничуть не был обижен или огорчен. Пожалуй, наоборот, увидев меня в ресторане ЦДЛ, он подошел и сказал, что со многим в статье согласен, и пригласил за свой столик, за которым сидел с Борисом Балтером, а перед ними – бутылка с Араратом на этикетке. В самом деле, кто о нем раньше так лихо писал да еще в «Литературке».

Но редакционное начальство думало иначе. Ведь я был членом редколлегии журнала. Двоякодышащий Сергей Баруздин куда-то исчез и поручил парторгу Валентину Оскоцкому, явившемуся в редакцию после ВПШ, и ответственному секретарю Александру Николаеву разделаться со мной.

Они позвали меня в кабинет главного.

Сашка молчит.

А этот архимарксист допрашивает: «Как же это вы, будучи членом редколлегии?.. Признаете свою вину?» Но у меня позиция твердая: повесть напечатали в журнале без обсуждения, даже без прочтения членами редколлегии. А в ней ворох разного рода чепухи, которую, выходит дело, я одобряю, поскольку мое имя стоит на обложке журнала. Они свое, а я свое. Словом, пишите, говорят, заявление об уходе по собственному желанию, а то хуже будет. Не стал я торговаться, не стал упираться, видя рожу супермарксиста. На другой же день подал: «Прошу освободить с 9 ноября 1969 года», т. е. сразу после Октябрьских праздников. Так нет же! Гипермарксист настоял на освобождении с 6 ноября. Двух дней праздничных не пожелал уступить.

Зимой того года, обретя статус вольного художника, я поехал в Щелыково, к Островскому, в дом отдыха артистов (ВТО). Благословенный уголок русской земли! Там меня ждал с детства знакомый почитатель моей старшей сестры, так и оставшийся холостяком, Леонид Иванович Антропов, замечательный человек, и не только тем, что коллекционировал кирпичи разных исторических эпох. Он с гордостью показывал мне свою редкостную коллекцию, утешение холостяка. Много ли на свете таких антиков?

18 марта 1969 г.

Вот как говорит мама:

– Они думают, что они на дрожжах, а они на гуще.

– В каждом дому – по кому, а в моем – все два.

Когда лежала больная, а я ее умыл и привел в порядок:

– Ну вот, ты меня образил.

О Тане: «Востроносый муравей».

Об одной знакомой, на которой я чуть не женился: «Оплетистая баба».

Не Евтушенко, а Латышенко. Не Вьетнам, в Вьетман.

26 марта

Вечером, придя из парикмахерской, я сказал:

– Сегодня я буду спасть на твоей кровати, мне надо хорошо выспаться, а ты поспи на раскладушке.