Владимир Бушин - Я посетил сей мир. Дневники, воспоминания, переписка разных лет. Книга вторая

Да, Маркс был рядом, и Аполлон взирал с Большого театра. Не хватало только Кербеля.

Он тогда, женившись на лихой девчонке, кажется, еще не был Героем Социалистического Труда, но уже был раза в три старше нее. Это не всегда хорошо. Довольно скоро он понял, что ему гораздо лучше было бы жениться не на дочери, а на матери. И маэстро без проблем сделал это. А нас с Винокуровым терзали проблемы, которые он определил так: «Неужели я такой, как все? Неужели я не такой, как все?» Люди как люди, а я – как мыслете? Он относил такие вопросы самому себе к особенностям отроческого возраста, но, по-моему, они в немалой степени свойственны писателю всегда.

«Милый, стихотворение прелестно. Была счастлива, весенняя и влюбленная, сияла сама для себя. Несколько дней – праздник…

Благодарю Вас за радость. Я не ценитель, но у меня хороший слух, а в Вашем стихотворении музыка, я ее чувствую. Музыка и простота.

Целую.

С детских лет я много жил на природе и привык к этому, и любил. Жили мы в Минино – это, в сущности, деревня, за домом был пруд, по которому я плавал на плоту из деревянной двери и однажды чуть не утонул; в Раменском наш дом стоял в большом саду с высоченными соснами и кустами сирени, а совсем близко – парк с прудом, через этот парк я ходил в школу; в Кунцеве наша застекленная терраса выходила в большой фруктовый сад; и в Измайлове наш дом стоял в сиреневом саду, а прямо от крыльца открывалось поле, на котором весной мы ловили майских жуков, летом играли в футбол и в лапту, а зимой уходили по нему далеко на лыжах. И школы, в которых учился, стояли в прекрасных зеленых местах. Уж не говорю о подлинной тульской деревне, куда мы с сестрами уезжали к бабушке и дедушке на все лето. И всегда были у нас домашние зверушки и разные живые существа: сверчок Вася, черепаха Пашка, рыбы в аквариуме, хомячок, неизвестно куда исчезнувший, и, конечно, собаки. Собак помню всех и зрительно и поименно: в деревне у дедушки – мохнатый черный Буян, в Кунцеве – белый фокстерьер Джек, согласно семейной легенде, погибший на шоссе под колесами машины, спасая прохожего, в Измайлове – черная немецкая овчарка Найда, имевшая даже родословную, а уж на даче – несть им числа! Я даже написал о них стихи.

Однако жизнь на природе и дружба со зверьем не уберегли меня от хвори, в детстве я не раз слышал разговоры о том, что в легких у меня «зарубцевавшиеся каверны». Откуда они? Вероятно, от отца, он ведь умер в сорок лет от туберкулеза. И сердце врачи находили какие-то нелады. Был недолгий период в отрочестве, когда я чувствовал себя совершенно отвратительно, и помню, как однажды подумал: «Неужели так всю жизнь?» Но потом все вроде наладилось.

А тяга на природу, любовь к ней остались на всю жизнь. И потому, став членом Союза писателей, я больше всего ценил наш Союз за его Дома творчества, расположенные в прекрасных местах: в Коктебеле – у моря близ гор, в Малеевке – среди лесов и полей, в Гаграх, в Дубултах – тоже у моря, в Комарове – тоже лес… И я много ездил в эти дома, первый раз – летом в 1953 года в Дубулты, даже еще не состоя в Союзе, последний раз – в 1989 году в Коктебель. В иные года в Коктебеле бывал и весной-летом и осенью, в Малеевке – летом и зимой да еще по два срока, так что иногда вырывалось:

Но вообще-то и жилось прекрасно и работалось хорошо. А сколько встреч, знакомств, бесед, веселых дружеских застолий! А походы в горы, в Старый Крым! А почти ежедневные лыжные прогулки в Малеевке!

Однажды встретил на лыжне Сергея Острового.

– Слушай, – говорит. – Я вчера стихи написал.

Я слушаю

– Ну, что скажешь?

– Как что? Хорошо.

– Что такое хорошо! Мустай Карим сказал: «Гениально!»

Перед обедом в столовой я положил на стол, за которым сидел Островой записочку:

30 апреля 1970-го

Дневник (новая тетрадь) начинается, к сожалению, с большим опозданием, но все-таки в весьма знаменательный день. Сегодня ровно год, как я привез из родильного дома Таню с Катей. Катюшка была маленькой-премаленькой, страшненькой-престрашненькой, жалкенькой-прежалкенькой. Роддомовская сестра сказала: «Берите. Хуже бывают».

Но характер был ясен уже тогда: нетерпеха, настойчивая, энергичная. Всего яснее и полнее характерец выражали ножки – тоненькие, красненькие, но очень крепкие, мускулистые… И вот сегодня вечером эти ножонки впервые сделали несколько самостоятельных шагов! Вообще-то она ходит давно, опираясь ручонками о стены, о мебель. А вот сегодня – безо всякой опоры!

Таня сидела на своей тахте, а я на диванчике, и вот мы стали подбадривать ее, чтобы пошла. И она, боясь, но больше радуясь, улыбаясь, смеясь, дрожа в коленочках, растопыря ручки, зашагала от меня к Тане, потом от Тани ко мне. И ей это ужасно нравилось.

Итак, человек сделал первый шаг. Куда теперь направим мы свои стопы? Прошлым летом в Опалихе, проснувшись однажды, Катя вдруг отчетливо сказала: «Где я?» Это было случайное сочетание звуков. Но вот теперь действительно, где ты, девочка, в какой мир пришла, какой в этом мире предстоит тебе путь, на котором сегодня ты сделала первый шаг?

Три года тому назад я наблюдал точно такую же картину: внучка Манечка делала первые самостоятельные шаги, перебегая от меня к Тане, от Тани – к бабушке Вале, от бабушки – опять ко мне. И так же, как ее мама когда-то, боялась, и так же ликовала… Какая прелесть! А мы снова гадали: в какой мир она пришла? Страшно, как задумаешься…