Станислав Аверков - Как я обстрелял Соединенные Штаты Америки

В зале поднялся с места один из наших сотрудников:

– Михаил Иванович! Завтра утром прилетает из Днепропетровска наш самолет. Мне крайне необходимо улететь на нем домой, в Днепропетровск.

– Лев, я понимаю твое желание поскорее выбраться отсюда. Мне тоже не терпится поскорее удрать из Тюра-Тама – мои семейные дела тоже не дают мне покоя. Но будем благоразумными. Если я тебя отпущу в то время, когда работы над «машиной» не остановлены, то я должен потребовать из КБ замену тебе. И этот твой коллега – такой же многодетный – должен заменить тебя в совершенно непонятных на полигоне обстоятельствах! Но ведь ты уже находишься в них! Чем лучше твой коллега тебя! Успокойся, Лева! Давайте будем все мы благоразумными! Завтра утром прилетит спецкомиссия. Если она подтвердит наличие чумы на полигоне, то мы все, даже привитые, немедленно улетим.

– Михаил Иванович, с одной стороны, для этого потребуется несколько самолетов. А с другой стороны, я со своей работой практически все закончил. Осталось совсем не много.

– Левушка, ты чего разволновался? Самолетов будет столько, сколько потребуется. Недаром в нашем КБ «Южное» есть специальное подразделение – собственный авиаотряд с нашими собственными самолетами. Так что вывезем всех. А с другой стороны, выражаясь по твоему, мы все собравшиеся в этом зале знаем, что такое «осталось совсем не много». Это «не много» может растянуться на неделю или месяц. Ты сделал противочумную прививку? Я лично ее уже сделал. Всем, кто ее не сделал, – в лазарет! Остальным – за работу!

Как на зло, нашу орбитальную ракету лихорадило, как и весь полигон. По программе испытаний мы должны были съымитировать работу всех ступеней «орбиталки». Но на испытательной аппаратуре с завидным постоянством загорались красные транспаранты «Брак системы управления». Согласно технологии работ надо было выяснить, какие приборы на борту ракеты потеряли работоспособность, заменить их на запасные, отправить вышедшие из строя разработчикам-изготовителям в Харьков. Но нормальному принятию решений мешало разжижение мозгов от добавившейся к чумным треволнениям новой инквизиторской пытки.

Жара достигла пика – сорок три градуса в тени! И в это злополучное время на 43-ей площадке и в монтажно-испытательном корпусе захрипели краны и вода в них исчезла.

Вероятно, нашелся какой-то умник, решивший обезопасить всех нас от попадания чумной заразы путем отключения подачи воды. А после этого сбежал в «Звездоград», как это сделали «героические» работницы магазинов и столовых.

Только изощренный изувер мог изобрести такую дьявольскую пытку – чума, жара за сорок, жажда и голод. Солнце в зените! И не понять, от чего распух во рту язык – то ли от жажды, то ли уже от чумы…

И вдруг Женя Карастоянов дернул меня за руку:

– Стас, неужели у меня начались галлюцинации? Посмотри!

Мимо нас прошмыгнул солдатик с графином, наполненным живительной влагой. Но галлюцинаций не было, потому что он тут же пробежал в обратном направлении, но уже с пустым графином. Мы, как милицейские овчарки – ищейки, бросились вдогонку за ним. Выбежали из монтажно-испытательного корпуса. Наше сверхсекретное сооружение было ограждено двумя рядами колючей проволоки. А между рядами «колючки» шагал солдат-охранник с автоматом наизготове. Но следы нашего солдатика не остановились возле «колючки». Стало ясно, что в «колючке» проделана лазейка и наш солдатик прополз под двумя рядами ограждения, воспользовавшись ею. Но ведь у охранника есть приказ – на секретную территорию нашего объекта шпионов не пущать! И тем не менее наш солдатик нашел выход из положения. Спрятавшись, мы увидели, как графин воды прополз под «колючкой» в монтажно-испытательный корпус. Перед нами встал ребром вопрос жизни или смерти. На воле есть вода! Но чтобы ее добыть, надо было нарушить секретный режим охраны нашего объекта. Охранник, выполняя приказ, должен направить на нас автомат и крикнуть: «Стой! Стрелять буду!». И выстрелит! Что почетнее – погибнуть от чумы, жажды или от пули?

Вот какой выбор предстояло сделать нам с Женей! И мы решили не погибать! Поэтому когда охранник повернулся спиной к нам и пошел между рядами колючей проволоки от нас, мы поползли по-пластунски. Охранник оглянулся, но выстрела не последовало. Он понял в чем дело: в этой Великой Степи человек человеку должен быть другом и братом, если у них есть допуск на секретный объект. И мы остались жить, несмотря на нарушенные инструкции по охране в пустыне ракетного объекта.

За «колючкой» была железнодорожная насыпь, за ней спуск в котловину, на ее дне озорно блистало озерцо. Оно звало к себе, манило, притягивало. И мы во всю прыть побежали в его объятья. Озерцо оказалось простой лужей возле выходящей из под земли трубы с фонтанирующей из нее струей воды. К трубе был прикреплен колючей проволокой огромный щит с надписью огромными буквами – «Скважина не для питья. Забор воды только для технических целей!». И нарисованы были череп и кости. Они нас не остановили! Мы по очереди вваливались на трубу, жадно глотали воду, купались в фонтане. Рубашка и брюки просыхали моментально, покрываясь белыми пятнами – солью. Рядом стоял наш солдатик, смеялся, ждал своей очереди побарахтаться в этой казахстанской купели. Еще много сюрпризов преподнесет нам Великая Степь!

Вода была действительно мало пригодна для питья. Но она помогла испытателям выстоять и на этот раз! Графины с водой произвели в монтажно-испытательном ангаре фурор: «Да здравствует жизнь во всех ее проявлениях!».

Наши коллеги восклицали: «Стасу и Жене объявляется благодарность за спасение от обезвоживания! А солдатам, указавшим путь к спасению и не препятствовавшим к его осуществлению, не грех налить вечером по «граммулечке»!». Офицеры, узнав откуда вода, качали головами: «Ну и промышленность! При любых условиях выкарабкается! Но имейте в виду – в этой воде нашли какую-то бациллу» И тут же принимались пить эту «бацилльную» воду вместе с нами.

И снова было техническое совещание. На этот раз оно больше походило на перебранку. Одни доказывали, что надо, не теряя времени, заменить не правильно функционирующий прибор, обеспечивающий бортовую систему управления информацией о скорости полета ракеты. Другие требовали, не заменяя прибора, провести ряд исследования по выяснению совместимости бортовой системы управления полетом с полигонным наземно-проверочным комплексом, ибо дефект может быть «зарыт» в «наземке». Третьи доказывали, что если виноват бортовой прибор, то в Харькове дефект в нем может быть и не выявлен на стенде по простой причине – харьковский стенд и полигонный могут отличаться в какой-то степени. Четвертым не нравились вообще исследовательские работы на полигоне, так как их место в лаборатории и кроме того исследования резко удлинят время испытаний ракеты, а в сложившейся ситуации на исследования может пойти только безумец. Дебаты затянулись до полуночи.