Эдуард Камоцкий - «Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том II. СССР 1952–1988 гг.

Мне хотелось, чтобы Кузнецов услышал обо мне как бы со стороны. Дурь в моей голове была несусветная.

Поздно вечером мы с Непопаловым в сборочном цехе разбираемся с каким-то дефектом по редуктору, связанным с работой маслосистемы. Наконец я понял, в чем дело и говорю Непопалову: «Иди, расскажи Фролову» – это его начальник. «Ну да, Фролову; я расскажу Кузнецову».

Я чувствовал себя настолько талантливым, что считал ниже своего достоинства «мелочиться», даже, когда Жуков не подписывал отчет. «Талант, он всегда дорогу пробьет». Между тем, Жуков не только не подписывал отчет, но и «заморозил» меня. Когда начальником был Опперман, а ведущим, с которым я работал, был Овчаров, мне и одному из испытателей первым дали Ш категорию. Потом Овчарова командировали на серийный завод, немцы уехали, а Жуков перестал меня выдвигать на категорию.

На мой вопрос Жукову при Махневе, который стал начальником ОКБ, о причине «замораживания» и о моей квалификации, за Жукова ответил Махнев: «Поведение надо изменить». Тогда я подумал, что Махнев ставит мне в вину то, что я спорю с Жуковым, но сейчас, повзрослев, я думаю, он имел ввиду, что я высовываюсь и Жуков меня подстригал до общего уровня. Видно, моя самооценка накладывала не вполне красивые особенности на мое поведение. Потом мне намекнули, что я Жукову постоянно старался демонстрировать свое кажущееся мне превосходство. В первый (!) год работы, на совещании у Кузнецова о причине дефекта догадался Ведущий Конструктор Мухин, и я произнес слова досады, что кто-то, а не я об этой причине догадался. Кузнецов усмехнулся: «Что уж Вы считаете нас неспособными?» Видно, меня считали выскочкой, а выскочек интересно осадить.

Я играл в жизнь.

Дорогие мои внуки, потомки. К своим работам привлекайте начальство, чтобы ему казалось, что вы считаете его своим учителем, чтобы ему казалось, что вы его уважаете. А узнав о вашей работе со стороны, начальство будет обижено за невнимание.

После отъезда немцев обстановка на заводе постепенно кардинально изменилась. Что-то, видно, в характере нашего строя было такое, что толкало Главного опираться на вертикаль, в которую он сам был вписан. Над ним довлела боязнь гнева министра и возможных последствий, а над министром висела боязнь гнева Генсека и возможных последствий, и рабочим и рядовым инженерам гнев своего начальства тоже был неприятен, однако за ним не следовало последствий – безработицы в стране Советов не было, но мелкие пакости были возможны.

Заводская структура копировала государственную – из цехов исчезли «книги ОКБ». Все изменения должны были производиться за подписью Главного конструктора или его заместителя – это, разумеется, снизило оперативность и темп доводки. Конструктор потерял право самостоятельно решать, пропустить или не пропустить на сборку деталь, изготовленную с отклонением от чертежа. Впрочем, может быть, в то время это было оправдано. Кто должен был решать? Бывшие школьники, просидевшие дополнительно 6 лет за партой института? Не имея жизненного опыта, они зачастую подходили к решению вопроса с позиции престижа, и не пропускали деталь с мелким браком или наоборот демонстрировали решительность без исчерпывающего анализа.

Однажды мы с Володей Талаловым хотели из-за отклонений от чертежа забраковать деталь, предназначенную для запуска двигателя аэродромным пускачом в случае, если не сработает стартер двигателя. Мы знали, что пока этот храповик на двигателе просто так висит. Да и вообще, постановка этого храповика была данью старым представлениям, и впоследствии его из конструкции двигателя убрали. Мы проявили «строгость» в отношении детали, которая не участвовала в работе двигателя, а деталь дорогая, трудоемкая.

Позвонили Жукову. Жуков, чтобы не изготавливать новый храповик, нашу глупость пресек. Одно дело, когда в коллектив приходит новенький – он притирается, принимает традиции и набирается опыта, т.е. обучается. И другое дело, когда коллектив создается вновь, и к нему приставляют более опытного начальника. Тут уж не до обучения, осуществить бы контроль.

Мы, конечно, все это горячо обсуждали на рабочих местах.

Руководство государства, освоившее «революционные» методы переустройства экономики, революционным путем решало проблему нехватки квалифицированных кадров при быстрой, почти мгновенной индустриализации страны Советов. Организовали ликбезы, рабфаки и широкую сеть институтов с заочным и вечерним способом обучения. Инженеров стало так много, что инженерными стали именоваться должности, где достаточно было хорошего слесаря или бригадира из рабочих. Для такой работы творческого склада ума или инженерной грамотности на уровне программ института не требовалось.

Непомерно большое количество инженеров, суживая сектор приложения сил, вызывало в среде самих инженеров неудовольствие. Наши рассуждения базировались на тех – докомпьютерных – методах проектирования, и по нашим представлениям инженеров требовалось в два – три раза меньше. Нужны были техники и, как это было до революции, чертежники. Государство планировало выпуск техников, но прибывающие на завод техники шли в вечерний институт, и становились инженерами по званию, и, так же, как и выпускники дневных отделений институтов, выполняли работу техников и чертежников. Для выполнения рутинной работы не нужно было образование, но кому не дать возможность получить это самое образование, а с ним хоть небольшую прибавку к зарплате? Учебные заведения не несли ответственности за качество выпускаемых специалистов: им надо было обеспечить формальное выполнение учебной программы, что давало им право сохранить себя как учебное заведение.

Стало много поденщиков, но каждый из них считал, что именно он нужен, как инженер, а ему нужны бессловесные помощники.

Строгая вертикаль, предполагающая ступенчатую подотчетность, отвергала работу спонтанную, по вдохновению, на интерес. Многих исполнительность устраивала, они предпочитали работу, организованную по правилам.

Мне было очень легко работать в лаборатории, когда начальником группы был Витя Кривопалов. Любая моя фантазия по изменению программы испытания Виктором понималась и тут же реализовывалась. Потом Витя ушел в техбюро, а начальником стал молодой специалист Арсен. Умный, работящий, доброжелательный парень. Он не хуже Виктора понимал полезность предлагаемых мною изменений в программе, которые возникали в ходе испытания, но на каждое изменение он просил написать маленькую уточняющую программку, и получалось, что при том же объеме испытаний он выполнял больше программ. Мне проводить исследования стало трудней, зато группа слесарей – испытателей постоянно стала числиться передовой, и ребята постоянно стали получать премии.