Эдуард Камоцкий - «Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том II. СССР 1952–1988 гг.

– Еще Менделеев говорил, что сжигать нефть – это все равно, что топить печку ассигнациями. В Америке из газа рубашки шьют, газ в хлеб превращают, через производство удобрений, не тяпкой на поле машут, а химией сорняки травят. Химию, товарищи, надо развивать, – и надели наши женщины капроновые чулки, а мужчины нейлоновые рубашки.

– Ни одной коммунальной квартиры не увидел Хрущев в Америке, и, понимая, что апартаменты для всех нашей экономике было не одолеть, он запустил конвейерное строительство типового жилья.

Так повлияла на Хрущева поездка в Америку. И междугородные автобусные перевозки он инициировал. Были они и раньше кое-где на обычных городских автобусах, а когда я увидел новый междугородный автобус на дороге между Жигулевском и Сызранью, то было такое впечатление, что новый автобус мчался, обгоняя грузовики и местные автобусы, как будто они стояли.

Генетика и кибернетика перестали быть буржуазными лженауками – они стали науками. Всю страну Никита Сергеевич переделывал.

Конечно, дело не только в Хрущеве, успехи страны в индустриализации подготовили страну к модернизации – Хрущев снимал сливки, и все же недооценивать его не стоит.

Что стоит только одна Хрущевская оттепель: «Тёркин на том свете», «Известия», «Новый мир». Оттепель еще не весна, она чередовалась с заморозками: Берлинская стена, бульдозеры, зачищающие Москву от «буржуазных извращений в культуре». Но это были мелочи – они не входили в материальное понятие – «хлеб», они были по духовной части «зрелищ».

Впрочем, «Берлинскую стену» я зря отнес к категории «Зрелищ», нет, это было вещественным доказательством того, что «успехи социализма» в ГДР были настолько ниже успехов капитализма в ФРГ, что пришлось огородить жителей ГДР крепостной стеной, чтобы они не убежали в ФРГ.

Из этих всех «модернизаций» нас в первую очередь коснулась модернизация авиации. Для многоместных самолетов Илюшина и Антонова, двигатели ТВД на 4000 л.с. поручили создать Кузнецову и Ивченко.

Ивченко подумал, подумал и целиком передрал наш (немецкий) двигатель ТВ—2Ф. Так наши оригинальные насосы попали в другое ОКБ.

Кузнецов опять решил рвануть вперед – в малом числе ступеней компрессора получить большое давление, чтобы двигатель был легким и экономичным. Такой двигатель требовал сложной и кропотливой доводки.

За маленький двигатель, как хвостик, приставленный к большому редуктору с громадным винтом, летчики наш двигатель прозвали «марсианин».

Чтобы не отстать от Ивченко, который взял практически готовый двигатель, Кузнецов параллельно с отработкой двигателя на нашем заводе, запустил его изготовление на серийном заводе им. Фрунзе на Безымянке.

Теперь я кроме наших стендов должен был посещать по вызовам и Безымянку. Одну тему, всплывшую на Безымянке, я помню. На двигателе обнаружилась течь масла из средней опоры. Внимательно осматривая разобранный двигатель, я нашел следы подтекания на стыке корпусов. Вызвал к верстаку, где были разложены детали, начальника цеха и сказал, что виноват не двигатель, а плохое его изготовление, за которым должен следить начальник цеха, а не я. Это интересный момент. Мы многое продолжали делать по немецким образцам. В частности, они в некоторых стыках корпусов, где из-за необходимости выдержать точный размер, нельзя было поставить прокладку, герметичности добивались притиркой корпусов. Какое-то время и мы так делали. Это была ручная работа совершенно неприемлемая в серийном производстве. Т.е. виноват был все-таки двигатель, хотя и не маслосистема.

Впоследствии, когда разработали жаростойкую маслостойкую резину, в таких стыках на этом двигателе и на последующих стали фрезеровать канавку, в которую укладывалось резиновое уплотнительное кольцо.

Для меня доводка двигателя НК—4 уже не была такой напряженной, как доводка НК—12, это, так сказать, было «повторением пройденного – но и в этой доводке были интересные, захватывающие ситуации.

Когда начались летные испытания, обнаружилось, что при крутом снижении самолета (носом вниз), масло уходит в редуктор. Начались поиски причины. Соорудили даже стенд с куском крыла самолета, на который поставили двигатель. После долгих поисков обнаружили, что дефект без видимых причин проявляется не на всех двигателях. Не найдя причины, произвели простой обмер всех полостей и каналов, и обнаружили, что канал слива из редуктора на серийных двигателях заужен.

Слив масла из редуктора был осложнен тем, что маслоагрегат размещался за редуктором, и я, порывшись основательно в литературе и не найдя ничего подходящего, необходимое сечение слива посчитал по методике расчета уличной ливневой канализации. Полученное расчетом сечение я задал конструктору корпуса редуктора, а он выполнил его в чертеже.

На серийном заводе литейщики (модельщики), чтобы подстраховаться, толщины стенок канала увеличили, а сечение, таким образом, заузили в 2 – 3 раза.

Сделали мне шаблон по моему расчету, дали двух слесарей с инструментом, и послали в Киев к Антонову устранять дефект. Там снимали двигатель с самолета и привозили его в цех. Мы его частично разбирали и шарошкой расширяли канал, заботясь о том, чтобы в двигатель не попала стружка, и чтобы съем металла шел равномерно, без недопустимого местного утонения стенок канала. Канал проходил по ребру редуктора, т.е. был силовым элементом.

После доработки двигатель ставили на самолет и поднимали в воздух. Дефект при всех эволюциях самолета не проявлялся, т.е. был доработкой полностью устранен.

Командировка попала под Новый год. Встретить его я решил у Генки, который учился в Одессе. Пошел на междугородный переговорный пункт в Киеве и попросил соединить меня с одесским адресным бюро. По телефону спросил, где живет Генка, и дал ему телеграмму, чтобы встречал и взял в свою компанию.

В Генкиной компании была девушка из балетного училища. Мы обнаружили друг друга, и танцевать было так хорошо, что я танцевал до последнего, а когда выскочил на улицу, то обнаружил, что такси нет. Для прогулок погода была прекрасная – шел легкий снежок, легкий морозец и безветренно, но «левак» на мою просьбу ехать побыстрей, чтобы успеть на поезд, был осторожен на скользкой дороге и невозмутимо бубнил:

– Успеем.

В результате, через закрытую дверь перрона я увидел удаляющиеся огни последнего вагона.

Перекомпостировал билет на утренний поезд и пошел дотанцовывать.

Когда в Киеве дело наладилось, получаю команду: слесарей и инструмент оставить, а самому лететь в Москву на завод к Илюшину.

Прилетел ночью, взял такси и поехал по гостиницам, нашел место за ботаническим садом (Восток, Зоря, Алтай – везде рубль за место на ночь). Поспав несколько часов, утром поехал на завод, а там весь день до полуночи. Когда двигатель доработали, поехал спать. Рано утром звонит радостный Овчаров: