Борис Иванов - История Клуба-81

Впечатления противоречивые, но скорее положительные. Он ничуть не похож на истонченных книжным образом жизни представителей филологической науки. Короткая стрижка, торчащие уши, в походке неуклюжесть борца, выходящего на ковер, что не случайно – имеет спортивный разряд по самбо. Очевидный плюс: быстро думает, сразу увидел практическую задачу в создании клуба – получить помещение. Дает понять, что он тоже относится к людям, которым не раз перекрывали кислород. Я сказал, что читал его книгу «Революция и литература» и узнал из нее много нового. Он эмоционально высказался по поводу тех, кто обвинял его труд в разных грехах. Был у него замысел написать об Александре Солженицыне, но «старшие товарищи не одобрили».

Но насколько ему будет близко творчество неофициалов, оппозиционное к официальной культуре? Вручаю Андрееву устав клуба. Подчеркиваю, что его текст никто из официальных лиц не оспаривал. Предчувствовал, что наш устав – камень, который нельзя шевелить. Андреев пригласил нас к себе.

Через несколько дней мы втроем – я, Игорь Адамацкий, Аркадий Драгомощенко – навестили Андреева. На автобусной остановке подготавливаю коллег к дискуссии: «Друзья, мы должны до конца отстаивать самодеятельное управление клуба. Опыт учит: официал, даже не имея на то специального намерения, доведет до маразма любое живое начинание. Лучшая формулировка взаимоотношений клуба с Союзом писателей: „Клуб создается при ЛО ССП и осуществляет свою работу в контакте с представителем Союза“. Но можно согласиться с формулой о совместной работе правления клуба с его представителем», – я говорю это, не забывая судьбы Всесоюзного клуба самодеятельной песни.

Андреев встретил нас радушно. Большая домашняя библиотека, уникальная коллекция магнитофонных записей самодеятельной песни, весь Высоцкий. Похоже, в наш устав он не заглядывал, эту тему обошел стороной. Я попытался предупредить его ошибку: «Юрий Андреевич, неверно думать, что мы, неофициалы, трудновоспитуемые. Мы хуже того – неперевоспитуемые. И в этом наше главное достоинство». (Как бы отразились отношения Андреева ко мне и к клубу, если бы я не стал скрывать, что мне известна его роль в расколе КСП – Клуба самодеятельной песни?)

Из того, что я узнал и мог почувствовать при встрече: Ю. Андреев принадлежит к послевоенному послесталинскому поколению – к тем, у кого Сталин не вызывал ностальгических воспоминаний, кого стали называть «молодыми шестидесятниками». Комсомол, думаю, не был для него скучной назойливой организацией. Он оказался среди тех, для кого комсомол стал школой, в которой ученики проходили курс вхождения в систему – получать от партийных организаций поручения и выполнять их, «жить в коллективе» и разделять с ним ответственность, входить в составы комсомольских бюро и разных штабов – комсомольских патрулей и летних стройотрядов. Занимался популярной среди молодых людей борьбой самбо. В этой среде был высок авторитет комсомольской молодежи 1930-х годов: романтической, стойкой, антимещанской.

Он – один из миллионов молодых людей, которые могли бы поддержать крутые перемены в годы хрущевского утопизма. Им нужно было отпустить вожжи, а не растрачивать свой романтизм и энергию на мелочевку комсомольских дел и партийных поручений. Хрущев попробовал административно взнуздать секретарей обкомов, которые его и предали, а мог бы рискнуть – поставить на тогдашнюю профессиональную интеллигенцию, честолюбивую молодежь, которая на рубеже 1950–1960-х была насквозь советской. Ее зачисляли в номенклатуру, но лишь круто обкатав на поворотах и ступеньках карьеры.

Политический инстинкт Горбачева через два десятилетия подсказал, кто будет служить опорой его «перестройки», но застойная геронтократия уже успела дискредитировать советскую власть по всем критериям. В стране, казалось, нет более важных забот, чем юбилейные. В Союзе писателей средний возраст членов приблизился к семидесяти (!) годам. Режим угробил молодой идеализм целого поколения. Вперед вышел народ мелкий, из породы «амбарных котов».

Этим объясняется и серьезный интерес Андреева к литературе 1920-х годов, к бардовской песне, насыщенной протестными мотивами и демократической по духу. В своем конструктивном ядре шестидесятник – человек, ценящий искренние и простые чувства, товарищество. Несмотря на профессорский статус и идеологическую направленность деятельности, он был прост, даже несколько примитивен – тоже от шестидесятничества, для которого все умозрительные постройки были от лукавого. Андреев в мир литературы и культуры углубился не более чем в спорт, от спортивной физиологии перешел к органическим способам питания и образу жизни. В 1980-е годы он – практикующий экстрасенс (в некотором роде сверхшестидесятник). Как о шестидесятнике, о нем нужно судить не только по достигнутому служебному положению, но и по тем возможностям, которые в нем были заложены и остались подавленными.

В поступках Юрия Андреева бросалась в глаза двойственность: смелые порывы – и следование правилам игры . Он был искренен и когда писал хвалебные строки о книге Е. Эткинда, и когда упрекал автора в идеологической ущербности. У меня нет сомнений в том, что Клуб самодеятельной песни привлекал его свободным духом, но он, как и другие деятели ВЛКСМ, так же искренне делал все, чтобы поставить творчество под цензурный контроль. Отвечать на вопрос, получал ли он удовольствие, укрощая творческую стихию других, которую некогда его принудили укрощать в себе, не имеет смысла, как не имеет смысла вопрос, верил ли Д. Гранин в воспитательный эффект своих рассказов и романов. Но то, что Андрееву, как официалу, нельзя полностью доверять судьбу общественных инициатив, мне было ясно.

13 ноября. Вместе с Адамацким направляемся в музей Достоевского. Директор музея Белла Нуриевна Рыбалко – давнишняя знакомая Андреева. Там в семь вечера начнется учредительное собрание нашего объединения. Там будут проходить многие дальнейшие наши мероприятия.

По дороге Адамацкий рассказывает, что ему приснился сон, будто бы он избран председателем клуба. – «Борис, поддержите мою кандидатуру, когда будут выборы председателя правления!»

Просьба неожиданная. Он знаком с нами – часовщиками , к которым отношу Б. Останина, Ю. Новикова, А. Драгомощенко, С. Коровина, – и это все, с кем из литераторов Адамацкий знаком. Последние десять лет он вел жизнь частного человека. Не было сомнения в том, что в правлении создаваемого клуба часовщики должны занять ведущее место: клуб – наша идея, мы имеем опыт проведения коллективных акций, который в культурном движении был у немногих 22 22 В ноябре в городе появился московский поэт Александр Сопровский, который приехал с идеей «Союза независимых литераторов» и распространял анкету этого предполагаемого союза. Анкету многие заполнили и дали Сопровскому тексты своих произведений. Между тем за его визитом внимательно следило КГБ: когда Сопровский садился в московский поезд, его «повязали», отобрав и анкеты, и тексты. (Самого, впрочем, отпустили.) Случай этот не имеет прямого отношения к клубу, но красноречиво свидетельствует об атмосфере того времени. . Учреждение литературной Премии Андрея Белого (1978), проведение конференций культурного движения (1979) демонстрировали взятую журналом «Часы» на себя роль. И клуб, я считал, должен взять на себя представительскую функцию если не всего движения, то, по крайней мере, различных неофициальных литературных кругов, что должно отразиться на составе его правления.