Галина Сафонова-Пирус - Родники моих смыслов

И вот еще одна, последняя зацепка из Архивных документов:

«Прадед Алексей Егоров Болдырев (1824 года рождения) служил писарем Драгунской волости Карачевского уезда».

А стало быть, хочу знать: а кто был такой – волостной писарь?

«Писец, писарь в Волостном Правлении был кем-то вроде натариуса. Хотя писцы по закону не пользовались никакой властью, но в реальной жизни, неплохо разбираясь в законах и распоряжениях администрации и хорошо зная крестьянские традиции, имели большое влияние, являясь единственными грамотными людьми, ведущими делопроизводство правления и суда».

Выходит, в среде неграмотных крестьян мой пращур был образованным человеком.

«В Волостном Правлении голове и писарю назначалось по 60—120 рублей, писарь носил форменный кафтан, а Правление меблировалось так: 2 шкафа, 3 стола, крытых сукном, 7 стульев, 1 сундук для кассы и ящик для баллотирования».

А готовились писари в училищах, которые открывались по одному на волость, в кандидаты набирались способнейшие крестьянские мальчики не старше 16 лет, окончившие сельское училище, и оставлялись на год для практических занятий при волостных и окружных правлениях, а затем, смотря по способностям, назначались или прямо на должности сельских писарей, или же помощниками волостных писарей. Отсутствие умственных развлечений побуждало писарей прибегать к пьянству, но несмотря на это, они редко увольнялись и если начальством часто замечались в неисправности, лишь подвергались взысканиям и, в крайнем случае, перемещению из волостных – в сельские, из сельских – в помощники волостного писаря.

Вот, пожалуй и всё, что смогла узнать о своих пращурах и не столь отдалённых предках по материнской линии, осталось лишь привести выписку из поколенной росписи однодворцев Карачевской Беломестной слоболды с именами тех, кто считается продолжателем родов, и пробандом, от которого составлялась родословная, был Данила Болдырев около 1700 года, и далее:

Петр Данилов 1728—1768гг.

Василий Петров 1764—1829гг.

Егор Васильев 1798—1826гг.

Алексей Егоров 1824г.

Алексей Алексеев 1847г. – мой прадед, о котором знаю из рассказов мамы:

«А был дед Ляксей грамотный, начитанный. Помню, сойдутся к нему мужики в хату, вот и начнёть им книги божественные читать: про святых, про чудеса разные, про конец света.

– Опутается весь мир нитями, и сойдутся цари: верный и неверный, и большой битве меж ними быть, и будут гореть тогда и небо, и земля…

Си-идять мужики на полу, на скамейках и слушають: Маныкин, Зюганов, Лаврухин, Маргун… а бабы прядуть. Лампа-то у деда хо-орошая была, видная! Ну а мы, дети, ишшо и расплачемся, испугаемся, что земля и небо-то гореть будуть! Тогда он утешать начнёть:

– Дети, не плачьте! Это всё не скоро ишшо будить, много годов пройдёть, и народ прежде измельчаить…

Спросим:

– Дедушка, а как народ измельчаить?

– А вот что я вам скажу, – улыбнётся. – Вот в печке загнетка, к примеру, и тогда на ней четыре человека рожь молотить смогуть. Уместются!.. Да-а, вот таким народ станить. Но цепами тогда молотить уже не будуть, а все машинами. И ходить не стануть, всё только ездить. – А потом и прибавить: – Не плачьте, дети. После нас не будить нас… – Это он ча-асто любил повторять. – Бог, дети, как создал людей, так сразу и сказал им: живите, мол, наполняйте землю и господствуйте над ней. Создал, значить, и вот так мудро сказал. И Бог вовси не требуить от нас такого поклонения, чтоб молилися мы ему и аж лбы разбивали, ему не это надо. Бог – это добро в душе каждого человека, добро ты делаешь, значить, и веришь ему.

Ну, а бабушка не такого понятия придерживалася, и бывало, как начнёть турчать:

– Во, около печки кручуся и в церкву сходить некогда.

А дед и скажить:

– Анисья! Ну чего ты гудишь? Обязательно, чтолича, Бог только и в церкви? Да Бог везде! Вон, иди в закутку коровью и помолись, Бог и там.

– Да что ты говоришь, Ляксей! Господь с тобой! – всполошится та.

– А как же? Бог везде! И в поле, и в лесу, и в хате нашей, и в закутке…

Во, видишь, как он?.. А ей обязательно надо было в церкву идти, стоять там, молиться, поклоны класть… Но он и в церковь ходил, как же! Там ведь часто дети его пели, когда маленькими были: дядя Коля, дядя Ваня и мамка. У нее зво-онкий голосок был! Она-то нам и рассказывала, что под Пасху ходили они обязательно на спевки, и когда потом торжественная служба шла, то мальчики становились по бокам, а мамка – в серёдке, и вот как запоють «Аще во гроб»!.. так кто в церкви был, все и плакали. Да и дедушке раз чуть плохо ни стало от их пения, аж к стенке прислонился… аж мороз по зашкурью пошел! Во как пели!.. А еще помню, всё-ё мамке он советовал:

– Ты, Дуняш, так воспитывай детей, чтоб они ничего не боялися.

Да и мне часто говорил:

– Не верь ты, Машечка, ни в чертей, ни в сотан, всё это от невежества людского. – И начнёть учить: – Вот, к примеру, показалося тебе в углу что-то не так, а ты и не упускай случая, подойди да обязательно проверь и когда убедишься, что там ничего такого нет, тогда тебе и не будить страшно.

Не любил он разных приходней деревенских, ни к души ему всё это было, можить поэтому люди его и уважали, всё-ё, бывало, как горе какое у кого, так и шли к нему за советом: Ляксей Ляксеич, вот так-то, мол, и так… посоветуй! Со всей деревни к нему ходили.

А умер дед Ляксей в девятнадцатом, в Гражданскую войну, как раз разруха была, голод, холод, и мамка ходила на Масловку хоронить его одна, а нам не довелося… не в чем было пойти, ни обувки, ни одёжи, вот и сидели на печке, ревели. И бабушка Анисья тоже вскорости… Она ж на еду пло-охая была, а тут как раз – ни булочки, ни сахарку.

Всё-ё просила перед смертью:

– Чайку бы мне с булочкой, чайку…»

Так-то заплошала, заплошала, да и померла. Вскорости за дедом и отправилася».

По рассказам мамы, у деда Алексея было три сына: Иван, Николай и Илья.

«Когда среднего сына Колю забрали в солдаты, то служил он там писарем, а вернулся и стал болеть. Раз так-то встал утром, ходить по хате да все приговариваить:

– Ох, томно мне что-то, томно…

Мать – к нему:

– Колечка, да что с тобой?

А он… то туда пойдёть, то сюда. Потом так-то вышел в сад, обнял дерево и стоить. Дедушка видить такое дело да думаить: и что это Коля мой в такой позе? Подходить к нему и за плечо… а тот на руки ему так и упал. И помер. Осталися вести хозяйство старший Иван да младший Илья. А Ильюшка был такой своевольный! И еще коней очень любил, аи когда призвали его в солдаты, то стал там на призах лошадиных играть. Сколько ж наград у него разных было! Помню, приезжал раз на побывку и показывал, а когда опять уехал на службу, то больше не вернулся, лошадь его на что-то наткнулася и он погиб.

Остался Иван. На войну его, правда, не взяли, он же один кормилец на всю семью был, на нем все хозяйство держалося, но позже, году в двадцать восьмом, коммунисты надумали его раскулачить 50 50 Раскулачивание, применявшаяся в административном порядке на основании постановления Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1930 года. и сослать в Сибирь, так мужики воспротивилися: да что ж вы, мол, делаете!.. последнего человека у деревни отымаете, который в земле что-то смыслить! Он же на деревне за агронома был и знал, когда что сеять, убирать, вот и не отдали его тогда мужики, не тронул его сельсовет. Но когда колхозники собрали первый урожай и повезли его с красным флагом сдавать, то посадили дядю Ваню впереди и этот флаг ему в руки сунули… Значить, уважали его… а Катюха Черная подскочила да как закричить: