Галина Сафонова-Пирус - Родники моих смыслов

Согревающим воспоминанием живет до сих пор такое: тёплый весенний вечер, мы еще хлопочем над парниками, поливаем рассаду, укрываем её рамами, а в парке уже духовой оркестр играет вальс. Сейчас Виктор разожжет горелку, подсунет ее под бочку с водой, потом я окунусь в тёплую воду и, освежённая, надену красивое платье, побегу с подругами навстречу тому вальсу.

2013-й

Слушаю, Вить. Нет, не разбудил меня, еще не ложилась, досматриваю передачу. Да разбирается московская элита: что такое гражданство и что с ним делать… Да, конечно, нет у нас еще гражданского общества, выбили из нас коммунисты даже понятие это. Ладно, не заводись, не… Да, да, конечно, но ты мне лучше скажи: сколько градусов у тебя в хате? Всего восемь. Хорошо, да не очень. У нас восемнадцать, и то я в двух свитерах и трех носках… Ага, конечно, жалко, что только в Италии от морозов уже больше ста замерзли. Ну да, и в Европе. Может, и конец света. Ментолом тот газ называется, он при потеплении воды со дна океанов начинает подниматься и менять погоду… Да ладно тебе об их пророчестве, просто у этих майя на две тысячи двенадцатом году закончился тот камень, на котором выбивали свои предсказания, а наши предсказатели теперь и каркают: конец света, конец света! Ага, пока не наступил, топи свою печку пожарче. Кстати, а котлеты еще есть у тебя? Ну и хорошо, через неделю еще пришлю. Конечно, кошки будут смотреть в глаза, им же тоже котлеток хочется, дай по кусочку и им. А как же, и собаке. Кошки тебя от мышей спасают, а собака – от воров. Пока, спокойной ночи.

Ви, привет! Не замерз, еще живой? Ну и не вылезай из-под одеялки, полежи, ты же ночами романы пишешь. Ой, так уж и умыться нечем? А что, сам уже за водой не ходишь? Да ты у нас работодателем стал! И сколько ж пьяницам за ведро платишь? Неплохо, почти на буханку хлеба. Нет, Ви, не вся Россия спивается, как твои наёмные работнички. Вон, вокруг Брянска такие дома работяги строят! Ну да, да… Так что, будем надеяться, что не все… ну да, не вся. Что тебе купить? Музыкальным центром это штука называется, но она дорогая. А, хорошо, поищу в Интернете подержанную. А сейчас скажи: что тебе в следующий раз с женой переслать? Паштет печёночный еще не съел? Хорошо, не буду его делать, а смалец? Хорошо, три баночки. Котлет сколько? Двадцать. Всё, заказ принят. Да не бойся, не растолстеешь. Значит, созваниваюсь с Наташей и… А пока топи свою железку подольше и дров не жалей, летом еще напилишь-нарубишь. Пока.

Что ты, Ви? Да поздно звонишь, не случилось ли чего? А-а, что б только спокойной ночи мне… И тебе спокойной. Вот и молодец, что топишь и аж до восьми градусов нагнал… не задохнись от жары-то. Да у нас никаких новостей. Вот-вот, и хорошо, что никаких. Что-либо весёленькое рассказать? Ну, ладно, слушай анекдот. Ага, из Интернета, но прежде… Знаешь, что такое навигатор? Да это прибор такой придумали, он и у моих детей в машинах стоит и по Европе с ним ездили. Задавали этому навигатору конечную точку, а он и указывал дорогу. Ну да, конечно, молодцы учёные. А теперь – не о Европе, а о России. В глухой деревне сидят две бабки на лавочке и вдруг – крутой внедорожник по улице едет, объезжает лужи, врубается в куст, цепляет угол дома, забор, тот валится, а дальше – овраг и он тормозит. Тормозит, значит, а одна из бабок и говорит другой: «Во, Мань, ишшо один приперси!» «Ну да, ишшо, – отвечает та: – И тоже, нябось, с ентой навигаторой ехал». Смешно? Ну вот, а ты сразу – о заброшенных деревнях. Лучше на сон грядущий посмейся да ложись. Пока, до завтра, спокойной ночи.

1981-й

Ах ты, мой родной Карачев, как же ты выматываешь меня! Уже и к поезду пора собираться, а еще не полита высаженная капуста, не укрыта пленкой помидорная рассада и брат мечемся по огороду, а мама… Она беспомощно стоит у ступенек дома, «хлопает крыльями и кудахчет» моему сыну:

– Глебушка, ну помоги ему! Глебушка, пожалуйста, помоги!

Жалкое зрелище.

Уже и десять минут до выхода на вокзал, а Виктор всё суетится по хате, натягивая рубашку, – где портфель, где брюки, рюкзак? Но успели. Сели в вагон, а он сразу достает блокнот и-и писать. Ну, а я читать буду… но исподтишка наблюдать за ним: да, годы берут своё, – сидит напротив грузный, осунувшийся, и уже не шутит, как прежде. Посоветовать прилечь? Полки-то пустые.

– Некогда. Писать надо.

Но потом откинулся, прислонился к полке, закрыл глаза. Спит? Да нет, снова – за блокнот. Но приехали. Тяжело спускается со ступенек вагона, с трудом переставляет ноги… А ведь совсем недавно как же легко и счастливо… Может, и не надо говорить ему об этом? Но всё же:

– А помнишь, как недавно ездили мы с тобой в Брянск не поездом, а на мотороллере? – Помнит, конечно. – А теперь… Ви, силы уходят, и надо бы вам бросать огородничество.

Согласен, надо. Но как же смуро взглянул:

– Мамка не хочет… хотя ничего уже и не делает на огороде.

А как ей делать-то? Уже восемьдесят.

Опустился на лавку, понурил голову, а я… Ну почему так несправедливо устроен мир? Всю-то жизнь он пишет, пишет и ни-ичего не издано, а вот у наших местных писак, угождающих «великой и созидающей», по несколько книг вышло.

Но опять, словно вопреки гнетущим мыслям: ведь совсем недавно какие же мы были счастливые, когда на мотороллере ездили туда-сюда меж Карачевом и Брянском! Как же благостно было в жаркий день подставлять себя напоённому ароматами леса ветру, схватывать и увозить вспыхивающие перед глазами поляны и перелески! И овевал лицо ветер, и метались сосны у дороги, и грудь наполнялась настоем полевых трав, а однажды… Вдруг завилял мотороллер, затормозил, и мы оказались в канаве.

– Ну, что ты в канаву-то съехал? – только и сказала, не успев испугаться.

И оказалось, заднее колесо вдруг спустило. Что делать? До Карачева-то еще восемь километров… Но мой изобретательный брат набил покрышку травой и мы кое-как докатили до дома.

Дядя приехал! (Встречают мои дети).

На мотороллере Виктор возил на базар и маму с рассадой, на нём же ездили мы в Белые берега к озеру купаться и загорать, за грибами в лес, где однажды, уже в ноябре, набрели на рыжики, – плетьми те разметались меж молодых сосен, – и насобирали их аж целую корзину, а когда, приехав домой, поставили её перед мамой, та она только руками всплеснула.

А как-то за деревней Новенькой, заехав подальше в лес, зарыли под дубом фотокассеты с переснятыми листками его романа, – боялся, что КГБ может до него добраться. И в те времена это могло случиться запросто, ведь даже печатные машинки надо было регистрировать, а уж писать роман, напитанный неприятием социалистических порядков, и вовсе чревато… Правда, этого, к счастью, не случилось, так что зарытые кассеты и до сих пор лежат под тем дубом, если он еще растёт.