Альберик Д'Ардивилье - Эрнест Хемингуэй: за фасадом великого мифа

Окончательный раскол между матерью и сыном оформился после самоубийства отца в 1928 году. Хемингуэй не находил в себе больше сил сдерживаться – и теперь корил ее за эгоизм и нерациональные расходы, в то время как его отец испытывал серьезные финансовые трудности. По свидетельству Чарльза Т. Лэнхема, с которым Хемингуэй позднее будет работать в Красном Кресте, он больше не называл свою мать иначе, чем that bitch , «эта сука».

С отцом все обстояло совсем по-другому. Там не было никакого скрытого соперничества или какого-то давления, а имело место скорее соучастие, которому Хемингуэй будет оставаться верным до конца жизни. Конечно же, Кларенс воспринимал рождение своего первого сына как повод для гордости, но еще и как освобождение. С ним, с сыном, можно было наконец-то бежать от матриархата Оук-Парка и разделить свою привязанность к природе.

Великий знаток лесов Мичигана и индейской культуры, в частности индейцев оджибве, Кларенс с раннего возраста научил сына сложному искусству охоты и рыбалки. Когда Эрнест на десятый день рождения получил свое первое ружье, отец подарил ему всего три патрона. Таким образом, он показал ему, что каждый выстрел должен быть исключительно точным, наверняка, чтобы не калечить животное. Кроме того, от отца Эрнест научился определять места скопления форели, как правильно закидывать удочку, как насадить муху, как подготовить лагерь, разжечь костер, поставить палатку. Короче, он научился от него всему, что десятилетний мальчик мог бы только мечтать получить от отца.

В книге «Отцы и дети» [6] Hemingway. Nouvelles completes. Quarto Gallimard, 1999. Р. 622. , через пять лет после самоубийства отца, Хемингуэй написал: «Пока еще Ник не мог писать об отце, но собирался когда-нибудь написать, а сейчас перепелиная охота заставила его вспомнить отца, каким тот был в детские годы Ника, до сих пор благодарного отцу за две вещи: охоту и рыбную ловлю […] Эта страсть никогда не теряла силы, и Ник до сих пор был благодарен отцу за то, что он пробудил ее в нем».

Дальше Ник в этой книге признается, что после пятнадцати лет у него не осталось ничего общего с отцом. Именно в этом возрасте Хемингуэй и сам увидел слабость того, кто был «как большинство сентиментальных людей, жесток и беззащитен в одно и то же время». Образ отца был тем самым испорчен с подросткового возраста: Кларенс, очевидно, перестал быть героем первых лет, исключительным стрелком и знатоком леса, а оказался существом слабым, порабощенным женщиной, «с которой у него было не больше общего, чем у койота с белым пуделем».

Самоубийство Кларенса завершило уничтожение идеализированного образа отца. Хемингуэй оказался достаточно трезвым, чтобы сказать устами Роберта Джордана из романа «По ком звонит колокол» (1938): «Я никогда не забуду, как мне было гадко первое время. Я знал, что он cobarde . A ну-ка, скажи это на английском языке. Трус. Когда скажешь, сразу становится легче, и вообще ни к чему подыскивать иностранное слово для сукина сына. Нет, он не был сукиным сыном. Он был просто трус, а это самое большое несчастье, какое может выпасть на долю человека. Потому что, не будь он трусом, он не сдался бы перед этой женщиной и не позволил бы ей заклевать себя».

Воспоминания об отце выбивали его из колеи, «он понимал своего отца, и прощал ему все, и жалел его, но чувство стыда в себе побороть не мог».

В школе Эрнест был неплохим учеником. Но в гораздо большей степени, чем успехами в учебе, его годы в средней школе Оук-Парка были отмечены первыми шагами в писательстве. В литературном журнале лицея «Табула» он опубликовал свои первые рассказы, в том числе «Суд Маниту». Кроме того, Эрнест входил в состав редколлегии газеты «Трапеция», куда он каждую неделю писал стихи и спортивные репортажи, выдержанные в сатирическом стиле Ринга Ларднера [7] Рингголд Уилмер Ларднер (1885–1933) – американский фельетонист, спортивный обозреватель, автор коротких рассказов и повестей, друг Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. По одному из его рассказов снят фильм «Чемпион» (1949) с Кирком Дугласом в главной роли. – Прим. пер. . В дополнение к этим первым литературным эссе Хемингуэй очень много читал, практически заглатывая книги целиком. Шекспира для начала, потом – Диккенса, Стивенсона. А еще – «Следы африканской дичи» Теодора Рузвельта, своего героя, фигуры, созданной его фантазиями о совершенном человеке. «Он стоит в основе не только популярного имиджа ковбоя, переросшего свою изначальную функцию пастуха коров, чтобы превратиться в икону, но также и всего американского духа, в котором переплетены протестантские ценности, противостояние с природой и национальная идентичность» [8] Hemingway. La vie et l’ailleurs. Boris Vejdosky. Michel Lafon, 2011. Р.30. . Все это, похоже, уже привлекало молодого Хемингуэя. Тем не менее, пожалуй, больше других поразили его Киплинг и Твен. «Вся современная американская литература вышла из одной книги Марка Твена, которая называется «Гекльберри Финн», – скажет он позднее, отдавая очень простую, но максимально эффективную дань создателю «Тома Сойера».

Хемингуэй, хоть и был очень прилежным учеником, больше всего любил спорт. И если в его футбольном таланте еще можно сомневаться, то он точно был отличным пловцом и большим любителем бокса. Комплексуя в течение многих лет по поводу своего небольшого роста, из-за которого ему приходилось выслушивать насмешки товарищей, Эрнест прибавил 20 сантиметров за три месяца в течение лета 1914 года. Уверившись в своих силах, он тут же начал провоцировать своих недавних «палачей» в поисках долгожданной мести: «Один тип из нашей команды давал мне взбучку в раздевалке каждый день в течение двух лет, но после того, как я стал таким же большим, как и он, я хорошенько взгрел его, и это навсегда остановило его атаки» [9] Hemingway et son univers. A.E.Hotchner. Le chêne, 1990. Р.22. . Так молодой Хемингуэй показал удивительную для мальчика его возраста решительность. После того как он обратился к своему отцу за уроками бокса, Кларенс записал его в тренажерный зал в Чикаго, где его тут же отправили на ринг, и на первых же минутах ему сломал нос молодой А’Херн, средневес достаточно высокого уровня. Чего Хемингуэй не знал, так это того, что этот не слишком добросовестный клуб придумал все это для того, чтобы прикарманивать плату от новичков, сделав так, чтобы они испугались приходить еще раз. Однако на следующий день Хемингуэй явился на очередной урок с огромной повязкой на носу.

Эта воля пригодилась Эрнесту и во время пребывания в Виндемере, в небольшом коттедже, построенном его родителями у озера Валлун, между озерами Гурон и Мичиган. Дом этот, очень просто меблированный в отличие от дома в Оук-Парке, являлся истинным убежищем для Эрнеста, ценившего очарование деревенской жизни. Там, во время походов в «еще нетронутый лес», он усердно оттачивал свою рыбацкую технику, научился стрелять рябчиков и пополнил знания о диких животных и природе. Он также открыл для себя прелесть молодых индианок оджибве с их «плоскими животами» и «маленькими упругими грудями» – с ними он практиковал ту часть своего образования, которой пренебрегли его родители. Если Оук-Парк, слишком завязанный на образе матери, не появляется в творчестве Хемингуэя, то дням, проведенным в Мичигане, посвящено немало его самых трогательных рассказов типа «На Биг-Ривер» (это вообще настоящее признание в любви к рыбной ловле) или «Индейский поселок» и «Трехдневная непогода».