Петр Смирнов - Ласко́во

Папаша начинал косить свою полосу ещё с вечера, сразу после дележа, и косил до темноты. Утром вставал раньше всех, отбивал косу и первым начинал. Полоса широкая – на семь едоков, а отстать от людей никак нельзя: поедут за сеном, затопчут траву, попробуй потом ее скосить. И всё равно соседи, особенно Бобкины, его обгоняли. Иногда Мишины (как-никак двоюродные), закончив свою полосу, помогали папаше докосить, а уж потом шли вместе завтракать.

И так всё лето. Всё бегом, всё бегом. С утра до ночи. Каждый день.

До завтрака (“коси, коса, пока роса”) – косьба. Наскоро позавтракав, мчались распустить копны, сложенные вчера. Потом – несколько раз до обеда надо перевернуть сено в валках. В конце третьей упря́жки (отрезок времени в несколько часов), перед обедом, между вторым и третьим ворошением – перевернуть сено сегодняшнее. Обедали опять наспех – а вдруг, не дай бог, дождь!

После обеда сухое сено – в сарай. Зато уж и сено так сено – зеленое, душистое, как чай. Как говаривал папаша, “высушено на граблях”. Никаких стогов и скирд тогда не знали. Только в сарай.

Помню, мы еще обедаем, а мимо окна уже гремят телеги. Иван Макаров левой рукой держится за спицу рогу́ли (одноосной телеги), правой за вожжи сдерживает кобылу. Сзади на рогуле стоит Матрёна. В ее руке кусок хлеба с солью (обедать дома некогда). На плече у Матрены рыжий кот Кошу ́ ша. Он настолько к хозяйке привязан, что сопровождает ее повсюду.

Папаша встает из-за стола, спешит запрягать:

– Поскорей, поскорей!

– Успеем, – говорит тятяша.

Но мама уже тоже вышла из-за стола:

– Петьк, поедем, подгребать будешь.

Мне это нравилось – лучше быть на воле, чем топтать сено в сарае. На лугу весь народ. Там смех, шутки, прибаутки. Правда, бывала и ругань. Кто-то проехал по чужому сену, кто-то ждал случая и вот теперь решил высказать обиду за давнее. Но ругань бывала короткой – без зла, без вреда. Не успеют поругаться – тут же заговорят по-хорошему. И смех, и ругань, – всё на ходу, без остановки работы. Да и как иначе? Сено-то нужно скорее, скорее в сарай!

Пока папаша везёт последний воз, мы с мамой копнаем (укладываем в копны) сегодняшнее сено. Папаша, на скорую руку сбросив сено с телеги, спешит к нам. Коня распрягает тятяша.

Горячая пора – сенокос! Да кабы только одно дело – сена заготовить. А то ведь именно в эту пору требует усиленного полива и прополки огород. Еще забота – гонимые роем слепней, задрав хвосты, бегут с поля домой коровы – надо их встретить, спрятать в хлеву, успокоить, подоить. Ближе к вечеру надо их снова выгнать на пастбище, а в сумерках встретить, опять подоить.

Едва заканчивали сенокос, сразу переходили на жатву ржи. Это время так и называлось – ржаная страда.

Ржаная страда …

Сено косили и сушили стоя во весь рост. А серпом жали целый день согнувшись в три погибели. Раньше даже в школьных учебниках была загадка: маленький, горбатенький, все поле обежал, к зиме домой прибежал. Это про серп. И опять больше других доставалось моим родителям – полоса на семь едоков, а работали вдвоём. Поэтому если косить меня послали в 12 лет, то приучать к жатве стали уже на восьмом году жизни. Правда, не на ржи с ее грубой соломой, а на овсе.

Как же болела спина!..

– Ничего, – говорила мама, – ты молоденький, косточки твои мягонькие. Вон папаша – какой большой, а ведь не тужит.

Папаша действительно не жаловался, и я не скоро понял, что это совсем не оттого, что у него не болела спина. Тужи не тужи – от этого легче не станет, и рожь за тебя никто не сожнёт.

В иные годы, правда, наши нанимали в помощь жницу на несколько дней. Это бывало в год хорошего урожая, или когда рожь поздно созревала. Тогда грозила опасность не управиться вовремя. Расплачивались со жницей иногда куском баранины к празднику, а чаще папаша отрабатывал у неё по плотницкой части.

Раньше всех жатву заканчивали Груня с Нюшкой. Но не бывало случая, чтобы они пошли помогать кому-нибудь. Ни за так, ни за плату. Груня, разделавшись со своей негустой рожью, про которую говорили: “колос от колосу не услышит голосу”, шла в обеденное время к соседям. Авось, пригласят к столу.

Обедаем, бывало, а Груня еще в сенях ругается:

– Бес, бес темный, вот надумала!

Входит в избу, а бабушка (мы называли ее бабу ́ шей) спрашивает:

– Кого ты так бранишь, Грунь?

– Да как же! Приходи, говорит, пособи мне жать. Ишь, бес, надумала, в работники я пойду. Не-е, теперь не при Миколашке…

– Да кто, кто тебя звал-то?

– Матрёна, кто ж больше! Ишь, бес, самой не справиться! Я говорю, и полоса-то полоса – на два едока…

До того нет Груне дела, что рожь на Матрёниных полосах как стена, и жать её – рукам больно, не только спине. Матрёна с Иваном держали лошадь, двух коров, нетель, телят, овец, кур и даже кроликов. Свою узенькую полосу они так застилали навозом, что плуг забивало и приходилось идти впереди лошади, заправлять навоз в борозду. Понятно, что работать Матрёне со своим горбатым Иваном приходилось как не дай бог. Зато уж и урожаем полоса радовала, заметно выделялась среди других.

Не зря говорят, что бог и лес не сровнял. А людей – тем более. Груня со своими взрослыми детьми Гришей и Нюшкой могла бы жить не хуже Матрёны – это яснее ясного. Вся разница в том, что Матрёна была жадной до работы, а Груня и сама была из лодырей лодырь, и дети были такими же.

Пока мы обедали, Груня, ёрзая задницей по лавке, успевала рассказать о многом, уходить не спешила. Кого-то бранила, кого-то хвалила.

Папаша и мама выходили из-за стола первыми, крестились на иконы в переднем углу, уходили жать. Бабуша приглашала на освободившееся место:

– Грунь, садись, похлебай щей.

– Да не-е, дура, я не голодная, я у Бобкиных ела, ага.

– У Бобкиных, может, не мясные щи, а мы барана резали, Васька жницу нанял. Садись, садись.

Груня крестится на передний угол:

– Слава те, господи, поем мясных-то.

Садилась на папашино место, деревянной ложкой хлебала щи, приговаривала:

– А мы, слава те, господи, пожались, теперь и отдохнуть маленько, ага. А то всё работай и работай. Поверишь, Дарк, всю спину разломило, ей-бо.

Так вот и ходила Груня по соседям, пока все не закончат жатву. Её Нюшка уже заглядывалась на парней, поэтому слоняться по соседям стеснялась, а уходила в лес по ягоды или спала дома.

Во время ржаной страды было много и других работ: возка снопов на гумно, обмолот, подготовка семян и посев озимых. А ведь еще нужно было хорошо подготовить землю, чтобы на будущий год быть с хлебом.

Хлеб…

Раньше говорили: хлеб – всему голова. Не было ничего дороже хлеба. Он, конечно, и теперь главный продукт на столе. Он и теперь – всему голова. Жаль, что многие не знают истинной цены хлеба…