Юрий Толстой - Из пережитого. 4-е издание

Не могу не поделиться здесь впечатлением о встрече с Анатолием Ивановичем, состоявшейся до принятия в первом чтении Основ гражданского законодательства. Анатолий Иванович вызывал меня главным образом для того, чтобы выяснить, готовы Основы для принятия в первом чтении или нет. Без каких бы то ни было колебаний я ответил на этот вопрос утвердительно. Принятию Основ Анатолий Иванович придавал исключительно большое значение, считая, что они помогут сохранению и упрочению единого экономического пространства в масштабе Союза. Помнится, он сказал:

– Удастся сохранить единое экономическое пространство – сохраним Союз. Не будет единого экономического пространства – не будет и Союза.

Во время этой встречи Анатолий Иванович очень тепло говорил о Михаиле Сергеевиче Горбачеве. Я понял, что Горбачев составляет наиболее важный пласт его жизни. Говорил он и о трудностях, связанных с руководством Верховным Советом, но говорил без какого бы то ни было озлобления, а, напротив, подчеркивал, что Верховный Совет заметно вырос и стал куда более профессионален. Вскользь Анатолий Иванович обронил:

– Может быть, зря я во все это ввязался?

Сейчас эти слова звучат в какой-то мере пророчески, во всяком случае, гораздо лучше понимаешь, какой тревогой они были проникнуты.

Из беседы, которая длилась около часа, я вынес совершенно твердое убеждение: в лице Анатолия Ивановича мы имеем очень крупного политического деятеля, по-настоящему обеспокоенного судьбой Отечества и готового служить ему не за страх, а за совесть. Тем горше становится при мысли, какая судьба его постигла.

Простить себе не могу, что у меня не хватило мужества и решительности открыто выступить в защиту Анатолия Ивановича, когда над ним готовилась расправа, используя свое положение члена Комитета конституционного надзора. Хотя и с опозданием, делаю это сейчас.

А. И. Лукьянов глубоко верил в то, что именно с помощью Советов мы сможем радикально преобразовать всю нашу общественно-политическую систему. Эта идея получила разработку и обоснование во многих его трудах. Можно по-разному относиться к ней (я, например, считаю, что ныне в социальном управлении все более возрастает значение профессиональных начал), но нельзя не отдать должное последовательности и настойчивости, с которой Лукьянов, ученый и государственный деятель, эту идею внедрял.

Вскоре после августовских событий мне довелось участвовать в работе внеочередного Съезда народных депутатов, с помощью которого попытались придать видимость легитимности дальнейшему распаду общесоюзных структур, а по существу происшедшей на наших глазах смене общественного и государственного строя.

В дни работы съезда на проспекте Калинина, 4, где находился ряд комитетов и подразделений Верховного Совета СССР и его Президиума, мне довелось встретиться с Собчаком. Он обрушился на меня с упреками за то, что я не выступил с заявлением, осуждающим августовский путч.

– Если бы вы в дни путча это сделали, я бы дал указание, чтобы ваше заявление немедленно опубликовали. Почему вы до сих пор не подали в отставку? – гневно вопрошал меня Собчак, чувствуя себя спасителем Отечества и демократии.

Мои попытки объяснить, как было дело, были им отвергнуты.

– Вы можете говорить об этом своему сыну, но не мне, – заявил Собчак в завершение нашей «теплой» беседы. Впрочем, ничего иного я от него и не ожидал.

После того как Съезд народных депутатов СССР подписал себе смертный приговор, распад Союза стал происходить с неимоверной быстротой. Ельцин постепенно прибирал к рукам все атрибуты власти. Горбачев терял одну позицию за другой. Он еще пытался сопротивляться, подготовив очередной проект Союзного договора, в котором Союз мыслился уже не как федерация, а как конфедерация, однако и это не устраивало сепаратистов. Украина отказалась подписать и этот куцый документ. Вслед за этим Ельцин заявил, что без Украины Россия Союзный договор подписывать не будет. После этого стало ясно, что Союз, а вместе с ним Горбачев и другие союзные структуры, включая и Комитет конституционного надзора СССР, которому с самого начала была уготована роль мальчика для битья, обречены, и дело лишь за тем, сколько они еще протянут. Счет пошел уже на дни, а то и часы. И вот этот час пробил с подписанием за спиной Президента СССР соглашения в Беловежской пуще об образовании Содружества Независимых Государств. Президенты Беларуси, Украины и России тогда же объявили о прекращении Союза, допустив непростительную юридическую оплошность. Они забыли о том, что учредителем Союза помимо трех поименованных республик была и Закавказская федерация и что, кроме того, республики, позднее присоединившиеся к Союзу, обладают в нем такими же правами, что и учредители. Но как бы там ни было, дело было сделано. Распад Союза был завершен подписанием Алма-Атинских соглашений, в результате которых участниками СНГ стали одиннадцать республик бывшего Союза. Попытки Горбачева и ряда народных депутатов СССР добиться вынесения этого вопроса на общесоюзный референдум, а также созыва внеочередного Съезда народных депутатов СССР ни к чему не привели, Союз, а вместе с ним союзные структуры, включая и Президента СССР, свое существование прекратили 13.

Августовский путч привел к результатам, прямо противоположным тем, к которым стремились его инициаторы. Союз распался, КПСС по существу была объявлена вне закона, а ее имущество национализировано, центробежные тенденции и межнациональные конфликты вспыхнули с новой силой. Достаточно напомнить о событиях в Нагорном Карабахе, Приднестровье, Северной и Южной Осетии, Чечено-Ингушетии и других регионах. Ожесточенная борьба за власть развернулась в Грузии, причем обе противостоящие группировки не раз обвиняли друг друга в том, что они являются агентами Москвы.

На новый виток вышел процесс приватизации. Было объявлено о предстоящей либерализации цен и снятии ограничений с роста заработной платы. Продолжается спад производства, снижение производительности труда, нарастание дефицита и инфляции. В обществе растет социальная напряженность с самыми непредсказуемыми последствиями.

В каком же обществе мы живем и что ожидает нас хотя бы в ближайшем будущем?

Не подлежит сомнению, что ныне происходит процесс первоначального накопления капитала, причем он протекает в самых грубых, варварских, недостойных цивилизованного общества формах 14. К власти вместо партократии пришли охлократия и плутократия. Трудно сказать, с кем лучше иметь дело – с жирными котами, страдающими от пресыщения, или сворой голодных псов, которые, чувствуя себя временщиками, гребут все под себя, не брезгуя при этом никакими средствами. Сколачивается класс новых собственников. В этом не было бы ничего плохого, ибо в перспективе общество, которое покоится на частной собственности, намного прогрессивнее уродливой модели полицейского социализма, которая в свое время утвердилась у нас. Беда, однако, в том, что мы и здесь пытаемся действовать путем красногвардейской атаки на капитал, не понимая, что двигаться к новым цивилизованным формам производства и обмена нужно взвешенно, осмотрительно, не разрушая старых структур, пока не появились хотя бы первые ростки новых. В нашем обществе произошло, пожалуй, самое страшное, что только могло произойти. За истекшие 70 с лишним лет у нас не только утвердился режим самой бесчеловечной тирании, но и был вытравлен, выжжен каленым железом частный собственник. Поэтому наш переход к более высоким формам цивилизации не имеет исторических аналогов и прецедентов. И гитлеровский режим в Германии, и франкистский в Испании, и режим Пиночета в Чили, не говоря уже о том, что наш не уступал им по своей бесчеловечности, не уничтожили главного – частного собственника, более того, все эти режимы в известной мере диктовались потребностями частного собственника (вспомним хотя бы, что Пиночет свергнул режим Альенде благодаря поддержке владельцев грузовых автомобилей). У нас же тирания утвердилась на костях честных собственников – и крупных, и средних, и мелких (вспомним хотя бы коллективизацию). Помимо того, в условиях социализма – реального, развитого, зрелого и еще черт знает какого – люди просто-напросто разучились работать. Воровать, пьянствовать, сачковать, придуриваться, тащить с производства все, что плохо лежит, – пожалуйста. А вот добросовестно вкалывать – нет уж, увольте! И их можно понять, ибо плоды труда миллионов людей в течение многих десятилетий самым беззастенчивым образом присваивались правящей паразитической верхушкой.