Гавриил Кротов - Три поколения. Художественная автобиография (первая половина ХХ века)

Внутренний мир Якова не был ограничен только семейным счастьем, обывательским благополучием. Он многое видел и многое стремился понять. Книги обжигали мозг, но не утоляли жажды, создавали ещё большую путаницу в голове.

А Яков рвался вперёд.

Детские мечты о стране восходящего солнца давно были убиты правдой жизни. Яков видел, как бедные дети Поднебесной империи бродили по улицам сибирских городов, продавая замысловатые изделия или показывая фокусы. Он пытался разговориться с ними о жизни в их стране, но они отвечали:

– Китая – шипико шанго. Китая бедного народа много-много, богатая народа мало-мало. Плохо Китая, если денига нето, земля нето, фанза нето.

– А как же сады, цветы, пагоды, рисовые поля?

– Китая сады много, пагода много, риса много, но всё багатая китайца взяла. Бедная китайца умирала много.

Яков знал уже закономерность общественных отношений. Он прочитал Адама Смита, Элизе Реклю. Многое открыл ему Виктор Гюго в романах «Человек, который смеётся», «Девяносто третий год». Он знал об эксплуатации, прибавочной стоимости, о капитализме и его системе, о государстве и религии. Он видел врага достаточно ясно во всём его сложном могуществе, но дальше шло раздорожье без указателей. Яков искал людей, которые знали этот путь, и находил таких, которые, по крайней мере, были уверены, что его знают.

Город Усть-Каменогорск был местом ссылки неблагонадёжных и политических поселенцев. Они составляли основное ядро городской интеллигенции. По своей сущности они не были способны к революционной борьбе, но добросовестно выполняли роль культуртрегеров. Город многим был обязан им. Ими был создан городской сад, построены Народный дом, школа, библиотека, устраивались воскресные чтения.

Один из таких культуртрегеров Костюрин видел рост страны в индустрии и технике, и, насколько позволяли ему средства, прививал технику в городе. Им были организованы механические мастерские, электростанция, паровая мельница и маслобойный завод. Его не столько прельщала прибыль, сколько увлекала идея индустриализации глухого сибирского города. Он говорил:

– Пусть каждый, имеющий капитал, сделает столько, сколько может, и наша страна будет могущественной, а народ просвещённым.

Однажды Костюрин пригласил Якова для столярных работ по отделке кабинета и библиотеки. Он ждал приезда сына, закончившего учение в Лейпциге.

Работа, как всегда, увлекла Якова, но обилие книг было тем искушением, которого он не мог избежать. Так однажды Костюрин застал его за чтением книги. Грамотный рабочий был вообще редкостью, а читающий Роберта Оуэна – тем более.

– Что, переплёт нравится?

– Нет, господин Костюрин, человек, который книгу написал. Такую книгу надо было бы каждому давать бесплатно, учиться по ней. Пусть бы каждый так жил и работал.

– Господин филантроп в рваных штанах, за чтение такой книги, а не только за жизнь по этой книге, полагается ссылка. А вы – учиться по ней. Не вздумайте сказать господину уряднику, что читали её у меня. Меня могут не сослать, я уже сослан, а вам не поздоровится.

– Но ведь это лучшее, что может сделать человек людям.

Разговор перешел в спор. Оба волновались. Наконец в библиотеку вошла дама.

– Опять ты шумишь со своим Робертом Оуэном. Мы давно ждём тебя обедать.

– Верочка, вот этот пролетарский изверг наступил мне на любимую мозоль, Знаешь, он чутьём понял и одобряет мою систему. Ну, пойдём обедать с нами.

– Да удобно ли будет? Вы вот насчет рваных штанов говорили, так может не стоит?

– Ну, утешил, – залился смехом Костюрин, – это книга такая есть. Написал её такой же столяр, как и ты, а заглавие у неё – «Филантропы в рваных штанах». Вот она, прочти. Только, понимаешь, она не одобрена святейшим синодом для народного чтения. Так что помалкивай.

За обедом Костюрин смеялся и рассказывал своей дочери:

– Понимаешь, Ноночка, этот sancta simplicitas понял Оуэна. А вы спорите, что народ не понимает добра.

Костюрин задел ещё несколько острых вопросов, и его поразила начитанность Якова, его резкая самобытная оценка явлений и идей.

– Позвольте, вы – ссыльный?

– Нет.

– Но… Вы учились?

– Четыре класса окончил.

– Но откуда у вас эти знания?..

Так началось знакомство, которое ввело Якова в круг интеллигенции, революционных мыслей, открыло доступ не только к переплетённым книгам, но и к статьям, напечатанным на шапирографе. Эти люди видели в Якове самородка и старались втиснуть в его голову свои идеи. Но хрупкие идеи ломались об угловатость суждений и аргументов Якова.

Всё же это знакомство сделало многое в развитии Якова. Он видел в них хороших учителей, но не чувствовал их уверенности в правоте.

Помните ли вы картину Ржевской «Весёлая минутка»? Она так мило рисует это примитивное счастье, которое не всегда заглядывает в комнаты тружеников. Такое несложное счастье прочно, кажется, свило себе гнездо в доме Якова. Трезвый, сильный, смекалистый, неутомимый работник, он умел обеспечить семью. Это давалось неутомимым трудом, но сам труд был весёлым и радостным.

В долгие зимние вечера Яков столярничал. Тогда комната наполнялась лихим свистом шерхебеля, солидным шипением фуганка. Пол покрывался жёлтой пеной стружек и приятным запахом смолы. Четырёхлетний Ганя зарывался в стружки, кувыркался в них. Иногда отец бросал работу и, схватив в охапку стружки вместе с сыном, говорил матери:

– А что, мати, не пора ли печь топить? Открывай заслонку, я стружки брошу.

Тогда Ганя поднимал визг, приводя в фальшивое изумление отца.

Трёхлетний Ганя (справа) с сестрой Лидой.

Особенно хороши были вечера, когда отец садился переплетать книги. Ганя получал право рассматривать иллюстрации и задавать самые нелепые вопросы. Только изредка отец отшучивался:

– Это, философ ты мой сопливый, не нашего ума дело.

Но обычно на каждый вопрос следовал простой и понятный ответ.

– Папа, а это кто такой страшный?

– Это Пётр Великий. Потому его великим и назвали, что много для Руси хорошего сделал: людей учил, работать заставлял всех, даже богатых, сам учился многому, и топор в руки брал. Не было в России кораблей, да и строить их у нас не умели, тогда Пётр сам поехал в страну, где хорошие корабельные мастера жили, оделся простым плотником и изучил всё дело…

И отец рисовал перед мальчиком сказочного царя-исполина, друга своему народу, покровителя знаний и мастерства, врага лени. Рассказывал он и про Суворова, чудака-полководца, друга солдат. Только так получалось в рассказах, что не любили этих людей богатые да знатные… Может, не всё доходило до сознания ребенка, но пробуждалось желание быть таким. И пускай богачи не любят.