Леонид Хаит - Присоединились к большинству… Устные рассказы Леонида Хаита, занесённые на бумагу

Когда до премьеры остались сутки, на генеральную репетицию пришёл Евгений Владимирович Зайцев, первый заместитель министра культуры. Его сопровождали Терентьева и Мирошниченко – дамы для сопровождения, сказали бы сейчас.

Они разместились в пустом зале.

После просмотра Зайцев с дамами, Образцов, главный художник театра Борис Тузлуков и я прошли в кабинет Образцова, находившийся рядом с буфетом двухэтажного здания на площади Маяковского. Дело происходило ещё в старом помещении театра.

Зайцев похвалил спектакль. Сказал, что в нём много смешного. Правда, наблюдая за его реакцией, мы ни разу не увидели, чтобы он улыбнулся. Потом главный ценитель искусства повернулся ко мне (почему не к художнику?) и спросил:

– Скажите, а почему все куклы в спектакле еврейской национальности?

Возникла пауза, после которой я начал достаточно спокойно и популярно объяснять, что в основу спектакля положены библейские события и потому действующие лица имеют характерную внешность.

То, что Зайцев был одним из ведущих антисемитов страны, все хорошо знали. Но почему-то такого развития событий никто в театре не предполагал. Да это и не могло прийти в голову.

– Куклы надо переделать. Сейчас политически не следует привлекать внимание к данному вопросу, – заявил Зайцев.

– У нас завтра премьера, – робко произнёс Образцов. Все билеты проданы.

– Значит, отложите премьеру. Если куклы не переделают, я спектакль не разрешу.

С этим он и удалился вместе со своими дамами.

Руководствуясь финансовыми интересами театра и указаниями заместителя министра, Образцов принял решение в течение ночи переделать лица основных действующих лиц. Мобилизованные бутафоры театра, художники и мастера превращали еврейские носы в курносые, перекрашивали чёрные волосы париков в светлые славянские.

Я много раз рассказывал в дружеском кругу эту историю «хрустальной ночи». Мой рассказ вызывал некоторое недоверие.

Но в 1983 году вышла монография, посвящённая творчеству Бориса Тузлукова, в которой на развороте помещён эскиз Ноя, как он был задуман и воплощён до ампутации, и фото куклы из спектакля. И мой рассказ получил документальное подтверждение.

Борис Тузлуков был колоритнейшей фигурой – и внешне, и в истории театра. Он был автором почти всех спектаклей. Я познакомился с ним, когда он был уже немолод, с огромной седой бородой. Родился он в 1909 году и работал в театре кукол с 1935 года.

При переезде театра в новое здание Образцов увлёкся новым художником Алёной Спешневой, и о Тузлукове забыли.

Нового главного художника звали ЛЖ – «любимая женщина». К этому времени у С. В., так иногда звали Образцова, Сергея Владимировича, начал развиваться старческий интерес к женщинам. Если раньше женская тема его не интересовала, то теперь она стала предметом его разглагольствований и повышенного интереса к каждой даме, переступавшей его кабинет.

А что касается Алёны Спешневой – красивой, очень высокой, стройной и независимой, то она была вне конкуренции. Человеком она была способным. Жаль только, что в Театре Образцова талант её не успел раскрыться. Она довольно скоро трагически погибла, упав с балкона старого дома, который находился между Центральным детским и Большим театрами.

В числе черт Образцова была и такая: он совершенно не интересовался жизнью, деятельностью других театров. За многолетнее с ним знакомство было только несколько случаев, когда он, и то по необходимости, посетил те или иные спектакли. Он был убеждён, что ничего интересного вне стен собственного театра быть не может.

Сам он был певцом дилетантизма. Это не могло не сказаться на повседневной его деятельности, житейских ситуациях и на восприятии искусства. В отрицании систематического образования он вообще доходил до смешного и абсурдного.

Однажды в ГИТИСе был образован совместный факультет режиссёров и художников театра кукол. Образцова сделали профессором и назначили руководить этим курсом. Педагогом по специальности он пригласил меня. Мы договорились, что я буду вести ежедневные занятия, а он раз в неделю будет читать лекции.

На первой же встрече со студентами Образцов всё отведённое время разглагольствовал о куклах, подробно рассказывал, как когда-то сам увлёкся игрой с ними, а в заключение сказал:

– Вообще-то, научить актёрству невозможно. Такой науки не существует. Запомните это. Теперь я с вами попрощаюсь, а вот Леонид Абрамович займётся вашим обучением.

Я «продержался» на этом курсе года полтора. Потом ушёл. Стал самостоятельно руководить курсом в Гнесинском училище.

Как и в театре, найти общий язык с Образцовым я не сумел.

В Образцове сидел удивительный талант упрощения. Так, например, он бесконечно часто повторял:

– То, что так подробно и долго описывал, скажем, Тургенев, народная мудрость уложила в две строчки:

– Подумайте, – говорил он, – вся человеческая жизнь в двух строчках. А писатели разводят это на многих страницах.

Однажды на даче во Внуково ему построили голубятню по проекту его сына-архитектора. Образцов собирал голубей. Это его хобби было широко разрекламировано, и многие кукольники, как сейчас говорят, из дальнего и ближнего зарубежья, дарили ему представителей разных редких пород. Всего у него было где-то около сотни голубей.

Как-то к нему прибежал его сосед по даче, известный кинокритик Сурков, с известием о том, что голубей собираются украсть. Он лично слышал на железнодорожной станции, как сговаривались злоумышленники. Образцов обратился в поселковую милицию, и на его даче устроили засаду. Прошло несколько дней – преступники не появлялись. Засаду сняли.

Но Образцов не успокоился. Был созван весь цвет технической мысли театра для создания безотказной системы сигнализации на случай, если воры полезут в голубятню.

Так как «техническая мысль» состояла из талантливых, но дилетантов, то из этой затеи вышла такая сигнализация, которая реагировала воем сирены не только на появление преступников, но и на каждый взмах крыльев ничего не подозревающих голубей. Вой сирены стоял над посёлком практически круглосуточно.

По настойчивым жалобам соседей сигнализацию отключили. А вскоре сам Образцов заболел аллергией, связанной, как установили врачи, с голубями. У него поднималась температура, возникали разные болевые ощущения, и голубей распродали.

Любовь Образцова к голубям была очередным мифом, который, впрочем, он всячески поддерживал, рассказывая о своей якобы страсти во всех интервью, любил ходить на птичий рынок в сопровождении фотографов и операторов.