Владимир Звездин - Замечательная жизнь людей

Играли в карты, как правило, по ночам. Однажды нашла коса на камень. Проиграл он все, что мог. Ночью будит меня. Я врубиться не могу. Что такое? Это Вова: «Давай морскую робу, проиграл я ее». Пришлось отдать. И так не один раз – заберет, принесет.

Когда я сам стал зарабатывать, были случаи, что прикупив с получки необходимое из продуктов, оставшиеся деньги в трудную для него минуту отдавал ему на раскрутку. Со стороны это было трудно понять. Я не обращал внимания на укоры – подкупил он меня своим добрым, отзывчивым характером и бескорыстностью. И я считал себя ему обязанным.

Начальником лагеря был капитан Иващенко, не хищный нормальный мужик, фронтовик. Было заведено, что каждый по своему желанию выбирает бригаду, где он хочет работать. Как в любой советской конторе, были развешаны показатели всех бригад. Особо выделялась первая бригада. Процент выработки был запредельный. О их заработке ходили легенды. Все хотели работать только в этой бригаде. И мы с Эдиком не исключение. Но нас остановили бывалые ребята: поступить в бригаду не отказывают никому, но больше трех дней выдержать их темпа работы там никто не может.

В бригаде до тридцати человек. Трактора КТ-12, газогенераторные, электропилы КП-5. Они за смену валят, обрабатывают на эстакаде длинномер четырех и шести метров, по 70–80 кубометров колют и дрова складывают в штабеля по 40–50 кубометров. Короче, ежедневно на выходе у них 110–120 кубов. На их выполнении держится лагпункт. Ими хвалятся, их показывают, как редкого вида обезьян. Правда, за это они при условии выплаты государству пятидесяти процентов за питание, за робу, охрану получают оставшуюся часть зарплаты, которая составляет две-три тысячи рублей. Я на свободе получал 800–900 руб. Кроме этого, начислялись зачеты – день к трем. И мы решили не геройствовать, пойти в «мироеды».

Там, чтобы получить положенную пайку, нужно всей бригадой заготовить всего один куб. Есть разница? И с таким сроком лучше просидеть на параше – горба не наживешь. Вот мы с Эдуардом и пошли «груши околачивать».

Между прочим, он классно играл на гитаре. Начал учить меня. К Новому году у нас был готовый дуэт. Репин Вовка в карты выиграл море посылок. Пригласил нас, как музыкантов. Расстелили на полу ковры с лебедями и русалками. «Стол» ломился. И чего там только не было. И восточные сладости, и буржуйские деликатесы, и плов (правда, из собаки). Водка была зарыта на улице в снегу. И когда вохра (военизированная охрана) во главе с начальником заскочила в секцию, у нас, хоть мы и были «под мухой», все было пристойно, не придраться. Одну гитару мы переделали на гавайскую и в четыре гитары наяривали так, я в том числе, что начальники остолбенели. Хотели было сразу нас разогнать, но все мужики, которые не участвовали в пирушке, а лишь лицезрели, подняли хай и выторговали нам продолжение праздника еще на два часа. Если в прошлом году я встречал Новый год голодный и примерзший в прямом смысле к стенке, то сейчас, как говорят в Одессе, «это было что-то».

Эдик втянул меня в самодеятельность. Играя на гитаре с ним в паре, я за его счет тоже был признан за гитариста. Правда, один я не играл перед слушателями. Однажды, занимаясь на досуге в КВЧ (культурно воспитательная часть) один из местных кулибиных предложил интересную идею: если в киношных колонках что-то покрутить, переключить и подцепить к радиосети, то колонки сыграют роль микрофона. Наш концерт будут слушать по всей зоне. Если снова что-то накрутить, то все радиоприемники в бараках станут микрофонами, и мы сможем сразу слушать комментарии и отзывы о нашем искусстве. Все это проделали. И всю ночь выдавали бесцензурный концерт. Одно мы упустили, что поселок находится на одном проводе. И что весь поселок, затаив дыхание, слушал все откровенно матерные стихи и песни. К тому же все распоряжения, советы и комментарии тоже сопровождались отборным русским фольклором. Самое замечательное, что никто не пришел и не остановил нас. Правда, утром всех артистов вызвали к куму. На наш вопрос, почему никто из начальников не пришел нас остановить, сказали, бабы не пустили. Побеседовав, простили и отметили только: когда играли на гавайской гитаре, не было не одного матерного слова. Вот с них берите пример.

В этой зоне заканчивали службу последние самоохранники. Это заключенные, которые по договоренности служили стрелками, служили рьяно, зверея их трудно было найти. Даже Вологодский конвой в сравнении был безобидным. Хоть и считался самым строгим и надежным конвоем со своим девизом. Который декламировали каждый раз, принимая под конвой колону. «Вологодский конвой шуток не понимает, шаг влево, шаг вправо, прыжок вверх, считаю, побег. Без предупреждения стреляю. Пуля не догоняет, собаку спускаю, собака не догоняет, сапоги снимаю, сам догоняю» Правда, девиз привожу в «интертрепации» и небольшой переработке зеками. Эти стрелки вооружены были винтовками и не носили военную форму. Их боялись и ненавидели. А они, зная это, не церемонились. Может, в этом и была причина, что побегов из зоны не было давно. Но вот последний самоохранник освободился.

Прибыли настоящие военные, подтянутые, с красными погонами, а не которые с автоматами. Но один из них выделялся из всех.

И ростом минимум два метра. И поведением: вечно что-то спорил, ходил вразвалочку. Свою винтовку таскал на плече, держа ее как палку за ствол. Если старший очень надоедал, посылал его открытым текстом. Чем вызывал смех в колонне. Видно, управы на него никто не мог найти. Фамилия у него была Смычек. Трудно утверждать, что подтолкнуло к активности мироедов. Вдруг как прорвало. С рабочей зоны сбежал заключенный, как – никто не знает. Просто по окончанию смены его не оказалось. Отдохнули мы три дня, пока менты прочесывали всю оцепленную зону. Дошел слух, что где-то под Соликамском его поймали. Не успели утихнуть пересуды этого случая, как два гаврика рванули на рывок через запретку. Стрельбу подняли наши охранники, словно в день победы у Рейхстага, в белый свет, как в копеечку. И не попали. Поймали их через день. В зону не запустили, увезли прямо из изолятора.

Лето у нас было хлопотное: только одних поймают, следом бегут другие. По солдатам чувствовалось, что замаялись они бегать по тайге. Очередная компания беглецов на следующий день после побега была поймана километрах в десяти нашим уважаемым солдатом Смычком. Возвращаясь с работы, у ворот мы увидели наших беглецов. Лежали они как-то неестественно. В позах угадывалось, что их расстреливали, стоящих на коленях, в упор. Обычно в зону входят надзиратели, но не охрана. Видать, это так поразило Смычка, что он пришел в зону, ходил по баракам и рассказывал, как все это случилось. Говорил, пойдет свидетелем, что виноват «кум» (начальник спец. части). Не случайно он сержант на офицерской должности, оказывается, он был разжалован за расстрелы беглецов. Сам он из местных, сын раскулаченного, сосланного сюда попа.