Александр Намгаладзе - Записки рыболова-любителя. Часть 5. Поход за демократию

– Ну, а как ДОСП? – спросил я Мингалёва.

– Процветаем, – с гордостью ответил Витя. – За год численность ДОСПа возросла вдвое: было восемь, стало шестнадцать членов. Нашему примеру уже геологи последовали, свой ДОСП организовали, правда, он у них как-то по другому называется, и членства такого нет, как у нас, но суть та же – приобщать народ к демократии.

Секретарь горкома апатитского, который ещё недавно грозился и ДОСП, и весь ПГИ разогнать, своего поста уже лишился, а досповцы вышли на областную арену – выступали по мурманскому телевидению в какой-то молодёжной программе: Ляцкий, Козелов и трое молодых. Слава Ляцкий в этом году впервые в жизни вместе со всем своим семейством вышел на первомайскую демонстрацию.

Досповцы несли лозунги, которые в первоначальной редакции звучали так: «Сторонники перестройки – объединяйтесь!» и «Вечная память жертвам сталинизма!», но партком настоял на уточнениях, и лозунги приняли следующий вид: «Сторонники перестройки – объединяйтесь в борьбе за демократию!» и «Вечная память жертвам сталинских репрессий!»

По Апатитам в очередях прошли слухи: «В КФА антисоветчики завелись, на демонстрацию вышли с антисоветскими лозунгами! Это что же будет-то?»

Из Москвы я отправился в Ленинград к Б.Е. править корректуру нашей книги, которую я забрал в редакции. Рекламная же листовка всё ещё не была готова, находилась в типографии, и странно мне было слышать от Эльвиры Никитичны сетования, что тиражная комиссия определила предварительно очень маленький тираж – 650 экземпляров, по числу заказов на сегодняшний день. Но ведь рекламы-то не было! И не торопятся её дать! А было лишь сообщение в квартальном темплане «Науки», которые никто не читает, и в магазинах-то их подолгу не держат на полках, сам не мог найти…

В Ленинград я приехал как раз тогда, когда по городу шла мощная волна, незадолго до того прошедшая по Калининграду, – после введения талонов на сахар народ скупал соль, мыло, крупы, подсолнечное масло, не внимая обращениям властей, уверявших, что всего хватает: про сахар, мол, тоже были такие заверения. Людмила Михайловна рассказывала, как в ленинградских очередях объясняют это дело: революция же надвигается!

Пообсуждали местные новости: пожар в БАНе, после которого, Б.Е. рассказывал, какое-то время там работал прекрасный «Ксерокс», и Б.Е. успел наделать себе копий статей – не было бы счастья, да несчастье помогло; сгорел Фрунзенский универмаг, ущерб оценен в три миллиона рублей, трое наказаны: «в частичное возмещение ущерба» с них удержали по месячному окладу; прорвало трубы и горячей водой затопило подвалы с нотными рукописями Публичной библиотеки – самая последняя местная новость, а самая последняя Всесоюзная – пожар в в Японии на туристском теплоходе «Приамурье» с жертвами («Заплатить три тысячи, чтобы сгореть там, – ужас!» – комментировала Людмила Михайловна.

Через Сестрорецк мы созвонились с Ириной и договорились съездить вместе в воскресенье к Бургвицам. Ирина сообщила, что Люба здесь, в Ленинграде, приехала к Андрюшке, которого забирают в армию, и который поэтому забросил учёбу, бренчит на гитаре и не хочет сессию сдавать – вернусь, мол, из армии, пойду снова на второй курс, всё равно забуду всё, что учил.

Так Любка приехала, чтобы заставить его заниматься и сдавать сессию, взяла отпуск для этого специально. А с 1 июня Жора приедет – помогать Андрюшке готовиться к экзаменам.

Я позвонил Розе Мартыновне – Жориной маме, у которой жил Андрюшка, а сейчас и Любка. Её там не оказалось, ушла в гости, разговаривал с Андрюшкой. Тот заверил, что у него с учёбой всё в порядке, только по английскому хвост – «тыщи» не сданы, и дал мне номер телефона приятелей Любки, у которых она сейчас находится. Любка ужасно мне обрадовалась:

– Ой, Санька, как ты кстати тут, я уж думала написать тебе, что ли! Слушай, Андрюшку в армию забирают… – и дальше то, что я изложил уже выше. – Жорка с ума сойдёт, если он сессию не сдаст, – заключила сестра свой рассказ.

– Ну, и зря, – ответил я ей. – Подумаешь, ничего страшного. Может, Андрюшка даже и прав – в том, чтобы вернуться на второй курс. Благодари лучше Бога, что его в Афганистан не пошлют, а остальное – ерунда, мелочи!

– Правда, что. Это уж точно.

Я предложил Любке поехать вместе со мной и Иринкой в Сестрорецк в воскресенье, Андрюшка-то пусть занимается. Любка с радостью согласилась. Мы разговаривали с ней около семи часов вечера, потом мы с Б.Е. продолжили работу, потом, как обычно, программа «Время», после неё оба Брюнелли остались у телевизора, я вернулся к корректуре, а где-то около одиннадцати вечера меня позвали к телефону – Любка звонила от Розы Мартыновны.

– Слушай, Санька, у меня здесь маленькая есть, ты далеко отсюда находишься? Может, я к тебе приеду?

– А как ты номер телефона этого узнала, я же тебе не давал?

– А я Аллочке Ляцкой позвонила, и она мне сказала.

– Ну, молодец, догадливая. Только я от тебя далеко, час езды, это район Ржевки-Пороховые, тут дядя Серёжа Мороз недалеко живёт, никак не могу к нему выбраться. Да и поздно уже. Так что ты маленькую с собой в Сестрорецк бери, там раздавим.

Любке всё же не терпелось со мной поговорить, и мы ещё с полчаса разговаривали с ней по телефону. Больше она, конечно, говорила, и всё про Андрюшку, на деда нашего сетовала – абсолютно внуком не интересуется, никогда не позвонит, правильно его мамочка наша покойная в нечуткости обвиняла.

– Да и ты такая же, в него пошла: сама-то им много интересуешься, часто звонишь?

Но Любку трудно переубедить, кто кому звонить должен. В отношении деда она, конечно, права, но и сама хороша тоже.

Местом нашей встречи с Иринкой и Любой я назначил выход с эскалатора метро «Финляндский вокзал» на улицу Боткина, там цветочный базар, цветочки чтобы купить тёте Тамаре. К назначенному сроку я чуть-чуть опоздал, минуты на три. В условленном месте стояли и разговаривали Люба, Иринка и Андрюшка. Меня они заметили лишь, когда я подошёл совсем близко.

Первой сделала движение в мою сторону Ирина, но тут Любка её опередила с радостным ржанием:

– А где же животик? – и похлопала меня по пузу. Я поцеловал её и в тон ей ответил таким же похлопыванием по Иринкиному животу:

– А вот он куда перебрался, – имея в виду, что Иринка никак не восстановит свою былую стройность.

И тут моя дочь отмочила номер. Лицо её, и до того какое-то напряжённое, слегка покрасневшее, вдруг покраснело ещё больше, исказилось злой гримасой, глаза налились слезами, она оттолкнула мою руку и бросилась бежать, сначала к выходу из метро, потом куда-то по цветочному рынку.

Я за ней.