А. Дроздов - В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

Здесь мы работаем.

Γ.Μ. Лаппо.

Как только стали выезжать непосредственные исполнители, появилась возможность конкретной совместной работы. И. В. Канцебовская и чешские коллеги задумали создать единую карту природопользования Восточной Европы. Начиналось, как всегда, с общих семинаров. Но постепенно в каждой стране определилась «рабочая лошадка», которая отвечала за свою территорию. Координация работы выпала на меня, что оказалось чрезвычайно сложно, так как в «братских» странах к концу 1980-х уже начались изменения в экономике, административном делении, статистике. А методические подходы и раньше различались. Совместить все это было почти невозможно. Зато выезд в страны СЭВ сильно облегчился, на рубеже 1990-х вообще наступил недолгий период фантастической свободы передвижений: визы не требовалось, а билеты на поезд стоили недорого. Два-три раза в год, договариваясь по телефону, я выезжала на встречи уже узкой рабочей группы или в какую-то страну для согласования с исполнителем. После развала СЭВ финансирование этих работ прекратилось. Однако к нам присоединились коллеги из Австрии, которые взялись издавать карту. Работа облегчилась в 1989–1990 гг., когда я год прожила в Польше по академическому обмену, откуда ездила в Брно, где находился координационный центр. И карта «Природопользование и проблемы окружающей среды Центральной и Восточной Европы» все-таки была издана в 1992 г. в Вене. Более того, наша международная рабочая группа настолько сдружилась, что на чистом энтузиазме, по инерции мы продолжили работу, и в 1994 г. там же была издана вторая карта «Первые результаты социально-экономической трансформации в Центрально-Восточной Европе».

Резкие перемены 1990-х сказались и на нашем Институте. Отдел в это время возглавляла Г. А. Приваловская. Он вновь стал единым, но внутренние эрозионные процессы усилились. Ушли Т. Г. Рунова и И. В. Канцебовская. Я все больше дрейфовала в сторону экономической проблематики как наиболее актуальной. После отъезда Г. В. Иоффе в Америку, я постепенно заполнила нишу исследования изменений сельского хозяйства и сельской местности России. Спокойная академическая жизнь закончилась. Надо было выживать. Одни покидали Институт и науку. Другие стали подрабатывать в СМИ, в вузах и даже в школах, за счет внешних проектов и грантов.

В 1994 г. я затеяла социологический опрос сотрудников Института, результаты которого даже были опубликованы в «Известиях РАН, Серия географическая», № 5. Было опрошено 10 % сотрудников разных специальностей. Максимальная востребованность выявилась именно у экономикогеографов, половина которых ответила, что 50 % доходов дают дополнительные заработки вне Института. При этом 80 % всех опрошенных констатировали, что в 1990-х гг. стали работать больше. Две трети – что подрабатывают в науке же, и дополнительные темы пересекаются с академической и обогащают ее. Хотя большинство людей предпочитало не связываться с Институтом при заключении дополнительных договоров. Наиболее активным оказалось в начале 1990-х именно наше поколение. Старшим было трудно приспособиться к изменениям, а самые молодые еще не накопили научный багаж, чтобы быть востребованными. Впрочем, приток молодежи явно иссякал.

В аудитории имени Н. Н. Баранского. Поздравление коллегам. Слева направо: Т. Г. Нефедова, В. А. Шупер, О. Б. Глезер, А. И. Трейвиш, Т. Л. Бородина, С. С. Артоболевский.

Появились совместные проекты с иностранными коллегами, но уже из дальнего зарубежья. Мы стали выезжать во Францию, Германию, Голландию, США. Из бывших СЭВских связей сохранились связи с Институтом страноведения в Лейпциге, который возник на месте бывшего Института географии и геоэкологии ГДР, сократив персонал со 150 до 30 человек и кардинально обновив их состав. Кстати, в упомянутом выше опросе я спрашивала и об оптимальном размере Института. Ответы зависели от возраста работника. Старшее поколение ратовало за сохранение статус-кво или небольшие сокращения. Наше поколение видело Институт размером 100-300, а четверть – до 100 человек. Молодежь в большинстве считала, что необходимо сильное сокращение – до 100 человек, а треть – до 50 человек.

Институт географии устоял, как устоял и наш отдел, хотя сильно изменился. Мы защитили докторские диссертации. Каждый из нас ведет определенное научное направление, но не руководит, поскольку руководить некем. Хотя почти все где-то преподают и пытаются донести свои знания до молодого поколения. Но в Институте оно не задерживается. В далеком 1978 г., пополнение отдела было на 15-20 лет моложе ведущих сотрудников, в среднем 45-50-летних. Это оказалось оптимальным для смены поколений. Теперь нам всем 55–60, а молодежи нет. Есть аспиранты, успешно пишущие и защищающие диссертации, но не желающие оставаться в Институте при конкуренции других высоко оплачиваемых рабочих мест. Время нормальной смены поколений уже упущено. Через несколько лет академическая социально-экономическая география просто перестанет существовать.

Но пока наш отдел жив. И мы по-прежнему радуемся друг другу, встречаясь на заседаниях по пятницам. Хотя все чаще слушаем доклады чужих, а не друг друга. И даже не вполне представляем, кто чем занимается. Наш нынешний заведующий С. С. Артоболевский вот уже 14 лет пытается нас сплотить. Но при страшной занятости и востребованности вовне это довольно сложно. Помогают семинары, базирующиеся на энтузиазме отдельных сотрудников (Сократические чтения и методологический семинар, организуемые В. А. Шупером, исторический семинар В. Н. Стрелецкого, тематические ежегодные конференции, проводимые прежде Ю. Г. Липецом, которые ныне курирует С. С. Артоболевский), совместные сборники да аспиранты, предзащиты и т. п. Но по-прежнему главное – это неформальное общение с людьми умными и талантливыми, которых я знаю уже более 30 лет, и которых я не только уважаю, но искренне люблю.

Экспедиции составляли значительную часть жизни сотрудников Института географии, и по времени, и по затратам сил. Моя первая серьезная экспедиция была связана тоже с нашим Институтом.

В далеком 1962 году я, вместо практики в Хибинах, которую проходили студенты первого курса географического факультета МГУ, отправился в экспедицию на Печору. Начальником был Борис Александрович Корнилов, научный сотрудник Института географии, незадолго до этого защитивший кандидатскую диссертацию.