Никон Рождественский - «Козни врагов наших сокруши…»: Дневники

Из всего сказаннаго следует заключить, что ссылка малолетних преступников в монастыри для монастырей вредна, для малолетних преступников безполезна, а на деле и невыполнима.

Да, повторяю, невыполнима. Монастырь – не тюрьма. Как удержать маленькаго преступника от бегства? Ведь не держать же его на цепи или под замком. “Приведут, говорил мне на днях один старец-архимандрит, мальчишку почти нагого; оденешь его, а он чрез день-два сбежал. Если даже приставить к нему особаго стража из братии – он сумеет убежать. Не будешь же запирать его на каждую минуту отлучки. Сбежал, и вот извещаешь полицию, чрез неделю-две его отыщут, вернут в монастырь – опять полунагого. Снова оденешь, а он снова сбежит… А бывают и такие случаи: сговорится с прежними товарищами, впустит их в корпус во время службы, да и очистят они несколько келлий, пока монахи Богу молятся. Бывали случаи, что и монастыри обкрадывали такие молодцы. В монастыре от них житья нет братии. Помещать его в одну келью со старцем – значило бы делать пытку старцу: какой же монах пожелает иметь в своей келье постояннаго такого свидетеля келейной своей жизни? Ни помолиться, ни почитать… Да простец-монах, каковы теперь в большинстве иноки, и не поймет: по какому праву и зачем ему, бежавшему из мира от семейной жизни, навязывают такого сожителя. Нет, Бога ради, поберегите монастыри от таких поселенцев, если хотите, чтобы они совсем не запустели. Если уж государство так обедняло, что не может само открывать исправительных приютов для малолетних преступников, то пусть возьмет в свое распоряжение несколько захудалых, замирающих монастырей, в коих нет особенно чтимых народом святынь, которые и теперь уже приписаны к другим, более живучим монастырям, и обратит их в приюты. У него найдутся средства для содержания сих приютов; помогут и сколько-нибудь состоятельные монастыри, а людей можно брать из военных: сколько теперь после войны калек-офицеров и героев-служак, не могущих зарабатывать себе кусок хлеба земледельческим трудом, но пригодных, чтобы руководить юными преступниками в приютах, знающих и любящих ту именно дисциплину, без коей исправление невозможно. А для женских приютов, в коих, надеемся, окажется и надобности меньше, найдутся труженицы из старых сестер милосердия… Населять же вообще монастыри малолетками-преступниками значит вредить обителям. Повторяю: надо пожалеть их. Быть может, еще настанут лучшия времена, пройдет этот туман, напущенный масонами на Русь Православную, заговорит в русских людях совесть, и снова обители расцветут, снова Бог воздвигнет старцев-подвижников, и вернется наша интеллигенция к заветам предков своих… Вот тогда монастыри и сослужат свою вековую службу народу обновлением – не экономическим, не политическим, а нравственным, которое одно только и служит основанием блага народнаго и государственнаго… Дай-то, Господи!

Никогда, кажется, так не было много самоубийств среди молодежи, как в наше смутное время. Газеты пестрят известиями о том, как молодые люди кончают расчет с жизнью. И большею частью эти несчастные сами объясняют причину совершаемой ими казни над самими собою: “надоело жить”… “смысла жизни не вижу”… “пожил столько-то лет, и довольно”… На днях три иудейки из “интеллигенток” заперлись в комнату, играли на рояле, пели веселыя песни и… отравились. Трупы этих самоубийц молодежь осыпала розами, а на другой день “Новое Время” пишет уже: “За сегодняшний день в Петербурге вновь отмечен целый ряд самоубийств среди учащейся молодежи. Эти самоубийства принимают характер форменной эпидемии”. Как будто сатана явно смеется над теми, кто чествует самоубийц, увлекая и их к тому же. Наша мирская печать не раз останавливалась над этим страшным явлением, пыталась решить вопрос: отчего, почему это происходит и как устранить зло? Даже “сам” идол нашей несчастной молодежи – Толстой заговорил… что “человек имеет право убить сам себя”. Этот лицемер говорит только, что самоубийство и неразумно, и безнравственно. Вместо того, чтобы показать весь ужас этого преступления, он как бы ободряет юношу, говоря, что акт самоубийства ничуть не страшнее табакокурения или пьянства. Понятно, писатели ни единым словом не обмолвились о Боге, о душе, о вечности: напротив, они самым тщательным образом обходили главную и если хотите, – единственную истинную причину сего явления и потому кончили свои рассуждения пустыми фразами. Разве наши “передовые” люди когда-нибудь сознаются, что вся причина в том, что несчастная молодежь – Бога теряет в душе , а без Бога душа, по природе своей христианка, – жить не может?.. И вот, страшная пустота души, страшная тоска о Потерянном, но тоска несознаваемая, безотчетная с одной стороны, а с другой, – приражение темной силы, проще говоря – искушение от человекоубийцы исконнаго – сатаны (читайте Ин. 8, 44) влекут юношу или деву к страшной развязке – к самоуничтожению. Напрасны эти рассуждения о “цели жизни”, о “смысле жизни” здесь на земле: эти цели, этот смысл жизни способны, пожалуй, на время утолить некоторым образом жажду вечнаго, томящую душу человеческую, но уничтожить эту жажду – никогда не в состоянии. Богач никогда не будет доволен своим богатством, и если бы весь мир приобрел, – все же будет жаждать и жаждать богатства. Честолюбец, властолюбец, сластолюбец никогда не скажут: “довольно!” Мало этого: писатель, поэт, художник, достигнув своей “цели”, после сознания, что дело кончено, после испытаннаго чувства удовлетворения, вдруг начинают как бы сожалеть, что дело кончено, (вспомните, что испытывал поэт Пушкин, когда кончил своего “Бориса Годунова”), и начинает искать другой “цели”, другой работы… Разве это не есть доказательство безсмертия души, предназначенной к вечности? Разве это не есть жажда вечности? Вечнаго идеала? А где он? В чем он, как не в Боге – Существе вседовлеющем и всесовершенном? Ведь душа человека сотворена по образу и подобию Его: ужели неясно, что она Его и ищет, к Нему и стремится? И только в Нем едином и находит она свой идеал, свое успокоение и блаженство. А о Нем-то и боятся вспомнить все наши мудрые интеллигенты – передовые люди!..

Позвольте поделиться с вами, читатели мои, выдержками из письма одного молодого человека, стоявшаго на самом краю пропасти и только чудом Божием спасеннаго от самоубийства. Письмо это особенно поучительно для нашего времени. Это – не туманныя рассуждения г. В. Розанова о “нахождении коня”, о “моем и всеобщем призвании”, о “бахроме житейских обстоятельств”, об “общей цели жизни”, о “цели жизни человека вообще”… Нет, это сама жизнь, это исповедь души, пережившей великое искушение…