Никон Рождественский - «Козни врагов наших сокруши…»: Дневники

Много поведал мне достопочтенный старец-игумен Ново-Афонской обители, отец архимандрит Иерон, о достоблаженных старцах Афонскаго Пантелеимонова монастыря: отце Инрониме, при котором Бог сподобил его послужить 17 лет келейником, архимандрите Макарии, отцах: Азарии, Аверкии, Селевкии и др. Какие дивные, полные духовной красоты образы христоподражательнаго смирения, послушания, кротости, духовной и телесной нищеты встали предо мною в этих повествованиях! Как жаль, что иноки, по свойственному им смирению, не записывают того, что было бы так назидательно для мирян, и хранят лишь в устном предании такие рассказы.

Вот встает пред нами величавый образ старца-подвижника, мужа великаго опыта духовнаго и рассуждения – приснопамятнаго отца Иеронима. Яко кокош (курица-наседка. – Ред .) духовный, собрал он и духовно воспитал все это многочисленное братство, населяющее Русский св. Великомученика Пантелеимона монастырь, братство, беззаветно ему преданное, готовое на все ради любимаго батюшки. Уже в глубокой старости, удручаемый немощами и болезнями, не раз старец собирался умирать, но вся братия, как один человек, становилась на молитву, и Господь, по их горячей молитве, паки и паки даровал ему жизнь. Зная это, пред своею кончиною старец просил их дать ему умереть, не просить ему у Бога жизни: “Братья, отпустите меня, не могу больше жить!” – говорил он. Зорко следил он за каждою душею, которая вверила ему себя и глубокомудро руководил их в духовной жизни. Дар рассуждення, как поведал это его присный друг и сподвижник монах Дионисий, получил он еще в начале своего подвига в дивном видении. Жили они четыре года в лесах, прежде чем отец Иероним покинул Россию для святого Афона. Жили по заповеди великих старцев, ничего друг от друга не скрывая. Раз шли они куда-то, и отец Иероним, тогда еще Иоанн, почувствовал страшныя невыносимыя боли в желудке. От болей он не мог продолжать пути и лег при дороге, а его спутник пошел в ближайшее селение принести ему хоть теплой воды… Возвращается – видит, что отец Иоанн сидит спокойно.

– Что чувствуешь? – спрашивает спутник.

– Пожди мало, брате, – отвечает он, – дай мне придти в себя.

Спустя немного, он поведал сему брату за великую тайну, что сейчас видел он въяве Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова, котораго благоговейно чтил с детства, так как носил его имя от святого крещения; Апостол спросил его: “Что с тобою?” Он ответил ему, что зело болеет у него желудок.

Апостол посмотрел на него и сказал: “Теперь ты здрав!”

И он почувствовал, что боль мгновенно утихла.

И сказал ему Апостол: “Проси у меня еще чего хочешь.”

И дерзнул он просить себе дара рассуждения и слова.

“И сие дается тебе,” – сказал Апостол Христов и стал невидим.

И действительно, старец всегда, при всяких обстоятельствах жизни, находился, что сделать, что сказать, и его мудрое слово ценилось братией, как извещение свыше.

Его ближайшим незаменимым сотрудником в управлении братией и в старчестве был отец архимандрит Макарий (Сушков), котораго проще звали, по афонскому обычаю, “игуменом”. О сих двух старцах можно было повторить слово просветителя славян святого Кирилла: “два супруга еста, едину бразду тяжуща”. Отец Макарий был детски предан отцу Иерониму и решительно ничего не делал без его благословении. Трогательно слушать рассказы о том, как этот, тоже убеленный сединами старец кланялся в ноги, как провинившийся ребенок, великому своему духовному руководителю, прося у него прощения.

Знал старец Божий сердце человеческое и умел воздействовать на него в духе кротости Христовой. Приходит к нему монах, подверженный пьянству, озлобленный, приходит с намерением оскорбить его, чтобы потом иметь причину уйти в мир… Видно, что совесть еще не совсем заглохла в нем, что он еще борется с помыслами самочиния. Старец ласково встречает его и, не давая ему заговорить, приказывает келейнику: “Отец Порфирий! угости о…”

То т подает стаканчик винограднаго вина.

– Еще угости!

– Отче, я уже пьян. – Говорит монах…

– Ничего, пусть говорят, что хотят, а ты еще выпей!

Монах пьет, но тут же “творит метание” старцу (кланяется в ноги) и кается: – Батюшка! я ведь хотел изругать тебя и уйти из обители: прости меня – ты победил! И действительно, исправляется в поведении.

– Уйти, может быть, и не ушел бы, а наглупил бы, это верно, – говорит о нем старец келейнику.

Отец Макарий в первое время своего управления держал братию строго. Часто заставлял виновных в нарушении порядков монашеской жизни “тянуть четки” в трапезе. Иногда недовольный таким решением инок идет к “старому батюшке”, отцу Иерониму, с жалобой на отца Макария. И старец идет к отцу Макарию.

– Вот на тебя жалуется такой-то: строго ты его наказываешь.

– Как же, батюшка, быть? Ведь распускаются, – оправдывается отец Макарий.

– А позови-ка его сюда. – Зовут монаха. Приходит.

– Вот видишь, – говорит ему старец, – ты сам виноват, нельзя так. Монах творит метание. – Простите, батюшка!

– Ну, Бог тебя простит, вперед не греши.

Монах уходит, а старец говорит отец Макарию: “Ведь вот если с ним спорить, то он будет оправдываться, прощения не попросит и будет так ходить несколько дней в смущении, а до этого доводить не следует: стал просить прощения, и довольно пока для его смирения. Сразу святым ведь не сделаешь!”

Замечательно было терпение старца. У него было четыре постоянных болезни: судороги в руках и ногах, замирание сердца, страдание желудка и грыжа. Он сам себя лечил. В болезненном состоянии никогда не слышно было ни малейшаго стона, ни вздоха от болей. Разве когда заснет – простонет. А спал он мало. Бывало, каешься ему, что проспал службу, а он шутя скажет: “Я вот и купил бы себе сна, да нельзя!”

Говорил о себе старец: “Во всю мою жизнь я предался унынию только раз: это – когда патриарх не принял к себе отца Макария, ездившаго в Царьград для объяснения всего дела, возникшаго по наветам греков. Полтора месяца жил отец Макарий в Царьграде, пока, наконец, патриарх его принял, дело выяснилось и милостью Божией прекратилось”.

Та к тяжело было это искушение для русских иноков в то время! Но об этом скажу ниже.

Говорил также достоблаженный старец отцу Иерону: “Строй обитель на таком месте и так, чтобы монахам было и светло, и тепло, чтобы не было близко болот, чтобы не было сильных вредных ветров из ущелий… Пусть монахи пользуются всеми дарами Божиими, дабы враг диавол не имел повода под видом неудобств переманивать их в другие монастыри, а потом и в мир. Довольно для нынешних слабых людей и тех скорбей, какия попустил Бог в общежитии”.

Вот отец Азария, тип ученаго подвижника-отшельника, безпощадно строгий к себе, удивительно снисходительный к другим. Он неопустительно посещал все богослужения, а в келье постоянно занят был всякаго рода письменными работами. Он и письмоводитель, он и переводчик, археолог, писатель. Кто бы ни вошел в его келью – первый вопрос: “Что скажете?” – Ответит, что нужно, и дает понять, что ему недосужно.