Виталий Эрбес - За гранью возможного

Больше всего я боялся фаланг. Это чудище желто-зеленоватого или песочного цвета с редкими торчащими волосками по телу, такого же цвета, паукообразного, стоящего высоко на ногах с удлиненным телом. Встречались особи размером с кисть руки. Передние лапы фаланга поднимает высоко вверх при защите или нападении, при этом приседая на задних лапах. Прыгает до метра и более. Опасности она для человека не представляет, т.к. укус ее может лишь вызвать воспаление укушенного места и температуру. Мы об этом знали, но страх, неприязнь к ней всегда имели место.

В отряде одна из студенток хорошо играла на аккордеоне, и вечерами практиканты устраивали танцы и всевозможные игры. Обычно мы засветло расстилали свои спальные мешки. Спальник состоял с наружной стороны из прочного, огнеупорного, водонепроницаемого материала черного цвета – мы называли его «чертова кожа», а внутри находилось мешкообразное стеганое одеяло и простыня, сшитая тоже мешком, по длине спальника. Верхняя часть закрывалась на молнию, либо на пуговицы.

Как-то раз после танцев я вернулся в палатку. Аскар уже спал. Поскольку в пустыне днем и вечером жарко, а ночью холодно, мы заранее вытаскивали мешкообразную простынь и стелили ее поверх основного мешка. Раздевшись, залез в простынь, заснул. Потом почувствовав похолодание, проснулся, с простынею залез в основной мешок, оставил отверстие, чтоб дышать и снова заснул.

Проснулся тут же оттого, что по ногам, внутри мешка кто-то бегает, прыгает. Первая мысль: «Проклятая фаланга залезла в мешок!» Спросонья закричал: «Фаланга!» И не помню, как оказался на столешнице обеденного стола. Аскар сразу включил свет, послышались голоса. Мой крик всех разбудил, и в палатку стали заходить геологи. Увидев меня на столе, в одних трусах, осмотрели мне ноги, но никаких укусов не нашли. В это время в палатку с сачком в руках зашел проводник-хозяйственник, наполовину китаец. «Где фаланга?» – спросил он меня. Я показал рукой: «Внутри спальника».

Проводник стал потихоньку вытаскивать внутренний пододеяльник мешковидной формы, а все присутствующие обступили его вокруг, наблюдали. Я смотрел сверху со стола. Когда проводник вытащил пододеяльник, то внутри него что-то быстро передвигалось, прыгало. Все сразу отскочили подальше.

Проводник, видимо, хорошо адаптировался в этой местности и знал, как действовать. Он медленно выворачивал материал пододеяльника изнутри, при этом прикрываясь сверху сачком. Потом вдруг все замерли, тишина, и пошел хохот, как обычно после испуга, ожидания чего-то страшного. Я приподнялся на коленки, чтобы лучше видеть, что же там такое, что так могло рассмешить людей.

В это время проводник приподнялся с колен на ноги, держа в руках белую, очень красивую мышку с длинным хвостиком, на конце которого была кисточка из золотистых волос, и на голове от уха до уха также проходила золотистая полоска волос, как маленькая корона.

Проводник сказал мне: «Эх ты, джигит, к тебе в спальный мешок залезла королева мышей, а ты ее перепугал до смерти. В восточном народе существует легенда, если эту мышь увидят рядом с каким либо домом, им будет благополучие и счастье. Эту мышь очень редко можно увидеть. А к тебе она сама в постель забралась. Это небывалый случай. Вот и думай».

Он показал всем мышку, сказал, что можно прожить всю жизнь, но так и не увидеть ее, и что она приносит удачу. После этого он очень осторожно выпустил мышку за палатку.

Поздней осенью я приехал в Алма-Ату. Одежда моя была как у иностранца – такого фасона никто там не носил. Шляпа, куртка, бриджи с большими застегивающимися на молнии манжетами. Шерстяные в клетку гетры и альпийские модельные ботинки, легкие и удобные. Весь костюм – шляпа, куртка, ботинки – был бордового цвета с оттенком красного.

За время нахождения в геологической партии я прилично вырос, возмужал. Когда зашел в дом, родители меня не узнали. Как выяснилось, они считали, что я погиб, ведь меня искали, подавали в розыск.

Отец подошел ко мне, обнял, сказал: «Прости меня за тот случай, ты действительно был не виновен. Что думаешь делать дальше, жить с нами или еще куда поедешь?»

Мое решение было учиться и работать. Деньги отдал матери. Подарки раздал всем. Заработал в экспедиции приличные по тем временам деньги.

Деньги меня никогда не волновали, к ним был равнодушен, не мог терпеть в карманах мелочь или бумажные купюры. Это чувство сохранилось до сих пор.

Устроился работать на завод АЗТМ в шестой цех, учеником токаря; в то время считалось престижным быть токарем.

Учили нас плохо, в дневное время станки постоянно заняты, самостоятельной практики никакой. Поэтому несколько учеников перешли работать в ночную смену. Согласно плану, делали из круглых стальных заготовок болты с резьбой и гайки. Далее программа усложнялась. Все ученики могли выдержать ночную работу до 4—5 утра. Глаза сами собой закрывались. С ног до головы чумазые, стелили грязную, замасленную фуфайку на цементный пол прямо у станка и засыпали до прихода утренней смены. Быстро убрав и протерев станок, складывали инструмент. Потом принимали душ, потом относили изготовленную продукцию в ОТК. Там все проверялось по разным параметрам и подписывался план-задание. Платили нам мало как ученикам, но позже мы стали выполнять сложные задания и качественную работу. Все сдали экзамены на допуск к станку в квалификации токарь 3 разряда.

В тот период времени пришел большой госзаказ на заточку штампованных гребенок для стрижки баранов. Меня и трех уже бывших учеников назначили на эту работу, якобы временно. Поставили в свободном углу цеха длинный металлический стол, прикрепили электромоторы с тонким режущим абразивом, установили вентиляцию.

Так мы стали работать на заточке гребенок. От абразивов и гребенок было много пылевых металлических взвесей, поэтому работали только в респираторах. Стоимость одной заточенной гребенки 12—14 зубцов – две копейки. В начале производительность была очень малая, но потом, через полмесяца, каждый выполнял работу качественно, затачивая от одной до двух тысяч гребенок за смену. Работа была изнурительная, но мы довели ее до автоматизма, нас вдохновляла перспектива хорошего заработка. Однако в конце месяца наши ожидания рухнули, нас обманули. Начальник цеха заявил: «Токарь 4—5 разряда столько не зарабатывает, сколько вы, пацаны», и тут же нам снизили тариф вдвое, до одной копейки.

Посоветовавшись втроем, решили держать марку и по нарядам заработали столько же. Вновь нам выплатили зарплату вполовину меньше и убрали с заточки. Вместо нас поставили четырех взрослых из слесарного цеха. В обиде на это самоуправство я ходил злой. На стене висел бумажный плакат: рабочий с протянутой вперед рукой и надпись «Вперед к коммунизму». Чувствуя себя обманутым, потеряв веру во взрослых, в начальство, – ведь за нас никто не заступился, – я нарисовал грифелем на этом плакате фигу, направлением в лицо рабочего.