Татьяна Трубникова - Танец и Слово. История любви Айседоры Дункан и Сергея Есенина

У Исиды была мечта, великая мечта всей её жизни.

Да, её танцы были востребованы публикой. Любая страна готова была принять её с концертами. Если б она видела себя только танцующей в одиночестве на подмостках! Кто знает, как бы тогда сложилась её жизнь? Наверное, достигнув апогея славы и заработав кучу денег, остаток жизни она почивала бы на лаврах. И ничто б не мучило её, ничто б не жгло. Но у Исиды была мечта.

Главное: она видела её зримо, знала, как её воплотить!

Эта мечта была – танец-оркестр. Девятая симфония Бетховена. Сложнейшая вещь. Как её ругали критики в России за то, что воплотила в движение эту музыку! Кричали: позор! невозможно! надругательство над святыней! босячество! Но мечта была. Чтоб на сцене вместе с ней танцевали другие девушки, её ученицы, у каждой из которых – своя партия, своя тема, как у инструментов в оркестре. Исида понимала: только так можно отразить всю сложность великой музыки, передать все оттенки её чувствования. Она видела этот танец каждый вечер перед тем, как уснуть, и это было мучительно. Казалось бы, всё это можно достигнуть, но – невозможно осуществить. Потому что не было в мире танцовщиц, подобных ей. Никто не умел переливать, переплавлять в себе музыку, как это делала она. В ней, как в печи, соединялась мысль, рожденная музыкой, её чувственность и ритм. Где же взять таких танцовщиц? Только воспитать, выпестовать самой! Стать им матерью, наставницей, кумиром.

У Исиды мысль никогда не расходилась с делом. Она была не из тех людей, которые способны годами выжидать случая. Свою жизнь надо ковать самой – здесь и сейчас!

Она сняла большой дом-студию и дала объявление о приёме детей в школу танца. Сорок кроваток ждали своих маленьких хозяек. Оформила всё сама, в античном стиле. Дети должны расти в атмосфере красоты! Она научит их видеть солнце и небо, слышать шелест ветра и волн, полёт пчелы и птицы. Всего-навсего: то, что было открыто ей самой когда-то давно, во Фриско, открыто вечной океанской волной, набегающей на песок… Она скажет им: «Дети! Поднимите руки к небу! Пусть в каждом вашем движении будет полёт и любовь…» Её дочь, её маленькая девочка, будет её лучшей ученицей.

С Тедом, с её первым гением, надо было расстаться. То естъ скорее принять его уход. Но как?! Одна эта мысль приводила Исиду в полное отчаяние. Ответ дала сама жизнь. Школу надо было содержать, дочку – тоже. Гастроли в Россию.

В последние перед поездкой дни в её гримёрку вошел молодой человек. Высокий голубоглазый красавец. Он всё время улыбался. Счастливое выражение будто приросло к его лицу. Он сказал с порога:

– Меня зовут Пим.

Исида удивленно подняла брови:

– И что? Вы артист?

Пим с возмущением отверг это предположение. Он был прост, безыскусен и откровенен в своих стремлениях. О чём сразу же и сказал честно Исиде. Ну и нахал! Она обомлела и…

– Вы поедете со мной в Россию, Пим?

С ним Исида поняла, что такое чистая радость близости – без обязательств, без любви, без надежд и всей той чепухи, которая обычно связывается с любовными отношениями. Просто радость. Пим весь и был – счастливый миг, сияющий, юный, светлый. Короткий и весёлый миг, как его имя – Пим! Что из того, что в его багаже из двадцати чемоданов – уйма галстуков и меховых жилеток? Что из того, что он любит мужчин не менее, чем женщин? С некоторых пор она поняла, что ей нравятся бисексуалы и геи. Особенно геи. Они нежнее, умнее, наконец, просто красивее брутальных мужчин. Красота – женского рода. Пим! Что за чудо! Прекрасный любовник, совершенно не пекущийся о смысле существования. Зачем он жил? Чтобы улыбаться, только чтобы звучать и петь, как поёт пустота флейты…

Когда они вернулись, она просто помахала ему рукой на прощанье. Чтобы никогда больше не встретить. От любви к Теду она вылечилась.

По Руси шли легенды – одна другой страшнее. Чаще всего рассказывали о поезде, налетающем неожиданно, как вихрь, начинённом до верха пулемётами, пушками и даже, вроде, с самолётными машинами при нём. В команде – латышские стрелки, жестокие наёмники-убийцы. Поезд был бронированный, неприступный. Красный поезд. Главарь – сам наркомвоенмор Лев Давидович Троцкий. Ездил он на своём поезде с севера на юг и с запада на восток. Мог появиться где угодно. Обычно курсировал вдоль фронтов. Ещё рассказывали, что есть там специальный вагон, до отказа набитый реквизированными драгоценностями.

В чём было главное назначение этого монстра на колёсах? Наводить ужас на непокорных, предателей, уничтожать всякую контру на корню. Гильотина революции. Походный трибунал, действующий быстро и безжалостно. Неожиданная подмога частям Красной армии. Ещё была задача – идеологическая. Одних только агитаторов в составе поезда было тридцать семь человек. Вооружённых до зубов, как и все остальные. Издавалась даже собственная газета «В пути», а сочинял её знакомый Сергея, тот самый Жорж Устинов, что чуть было не убил художника Дид Ладо.

Уже в 1920-м в личной охране Троцкого оказался Чёрный Яков. Бывший эсэр, отрёкшийся от своих старых взглядов. Как он сам рассказывал, в марте восемнадцатого его выловили петлюровцы, пытали до полусмерти, вытащили все зубы и выбросили умирать на рельсы. Было ли это правдой? Может, его хотели казнить эсеры за предательство, за перебежку к большевикам? Просто покушение не удалось. Возможно, правдой было всё в удивительной, чёрной жизни авантюриста и убийцы. Не таков был этот человек, чтобы просто так сдохнуть. Бедный, вечно голодный еврейский мальчик, из милости принятый в одесскую школу – Талмуд-Тору, он знал, что такое бороться за себя. Однако после ранений и пережитого ужаса близкой смерти у него что-то поломалось в голове. Троцкого он боготворил до конца дней, за что и поплатился, наконец, жизнью…

А в 1920-м с жизнью расстались несчастные крестьяне, взметнувшие ветер голодного протеста в Поволжье. В подавлении мятежей участвовал и Чёрный Яков. Человек, до конца понявший, что убить – это просто, сделавший убийство сутью своей жизни, её романтическим приключением…

Чёрный поезд – чёрная смерть.

Сергею показывал целую пачку расстрельных листков. Похвалялся.

– Скажи, Сергун, есть у тебя враги? Любую фамилию впишем! Говори! Люблю тебя! – уж больно расчувствовался Чёрный Яков после стихов о собаке.

Сергей вздохнул.

– Есть… Давно его пора… Пиши: имя – Сергей Александрович, фамилия…

Яков расхохотался.

Худо Сергею было, очень. Ходил, как зверь загнанный, из угла в угол в квартирке на Богословском. Толик ушёл куда-то. Ваня Грузинов следил за ним глазами, следил, а потом устал: «Сядь же, боже мой! Что случилось?»

Закрыл лицо руками. Сквозь пальцы быстро покатились слёзы. Разве расскажешь, что самая чистая любовь его жизни стала прахом земли, что умерла его Аннушка?! Он помнил её умной, строптивой девочкой, их детские игры, как бегали к Оке, взявшись за руки. Когда знаешь: разомкнуть руки просто невозможно. Так и ворвались в дом отца Ивана: разбейте наши руки! Клянёмся в верности друг другу! Если кто из нас слово нарушит, того розгою бить!