Татьяна Трубникова - Танец и Слово. История любви Айседоры Дункан и Сергея Есенина

Да, но искусство – производная любви, её вечный раб.

Увы. Школа отнимала слишком много средств на её содержание. Помимо обычных расходов, нужно было ещё оплачивать стоимость дома в Германии. В месяц выходило около трех тысяч марок. Исида стала давать концерты вместе со своими юными ученицами. У них был колоссальный успех. Несмотря на это, они всё же нуждались. Тогда Исида кинула клич о помощи её школе, и отозвались очень многие: банкиры, художники, меценаты. Однако их пожертвования были разовыми. С каждым месяцем Исиде было всё труднее и труднее обеспечивать беззаботное существование своим пташкам.

Россия! Сколько раз у неё был там триумф? Почему она всегда бежала в эту страну, когда ей было по-настоящему плохо?

На этот раз Исида взяла с собой своих девочек, в тайной надежде выпросить денег на свою школу.

Она снова увидит Станиславского. Однажды она уже пыталась покорить неприступного русского. Ах, как она хотела его! Исида всегда действовала не так, как было принято. Принято: мужчина делает предложение женщине. Какая чушь! Исида докажет миру: женщина выбирает себе мужчину! Вот только этот непокорный, прекрасный, гениальный русский… Он аплодировал ей во время её первого выступления в Москве, когда простая публика сидела удручённая и враждебная, когда ей свистели. Станиславский безошибочным чутьем великого артиста и мыслителя увидел с первого мгновенья, как только Исида вышла на сцену: перед ним новый гений, новая эпоха, целый новый мир. Он ещё только прозревал все выси и дали, что открыл ему позже танец Исиды. То, что много лет спустя во всем мире, включая Голливуд, будет именоваться «методом Станиславского». Или даже, увы, обезличенно – «методом».

Он видел: Россия притягивает Исиду. Что она ищет здесь?! Успеха, славы? Да, но почему так задумчив её взгляд, когда она смотрит в белую даль снегов? Ей надо показать настоящую Россию. Быть может, Исида поймёт её тонкое, различимое лишь одним сердцем очарование, её неброскую красоту. А он… Он поможет уловить тот незримый дух, что ищет её гений.

Станиславский предложил Исиде поехать в глубинку, в Вологду, в Рязань. Она согласилась сразу.

– Что есть Рья-зань?

– Увидишь, – усмехнулся тот.

Сани мчались шибко. Исида, укутанная, смотрела на профиль Станиславского. Зачем он везёт её куда-то? Рья-зань. Восточное какое-то слово. Она-то думала, он флиртует с ней. Не тут-то было.

Внезапно сани остановились. Станиславский помог ей выйти.

В ноздри ударил морозный воздух. Дух захватило от раскинутого вокруг простора. Бескрайние белые поля с кромкой темнеющего вдалеке леса, одинокие вётлы вдоль дороги. Колеи, колеи. Крик далёкой птицы. Никогда Исида не видела такого огромного, необозримого, почти голого пространства. Оно было трогательно обнажённым, простым и таким настоящим и диким, что слёзы выступили на глазах.

– Холодно и ветер, – заметил её слезинки Станиславский.

В горле был спазм. Она и сама не знала почему.

– Знаешь, – сказала, – у вас тут свобода. Много места… Нет, не то, не то… А если пойти вон туда, – она махнула рукой, – куда придёшь?

Станиславский рассмеялся.

– Если очень долго идти, к Волге-матушке, пожалуй.

Он предложил ей снова сесть в сани. Она не хотела. Стояла и стояла. Не могла оторвать глаз от горизонта. Станиславский продрог.

Она смотрела вдаль, и нечто странное, тревожное поднималось в душе. Будто она здесь, а на самом деле – нигде. Потрогала сказочную, искрящуюся ледяную скорлупу, обернувшую прутики вётел. Льдинка обожгла пальцы. Особое время – скоро весна, но кругом снега. Ещё совсем немного – и они ринутся потоками с полей в ручьи и реки.

Воздух пах влагой, старым деревом полозьев, соками земли. Её подспудное дыхание Исида ощутила.

Когда наконец села в сани, начало смеркаться. Где-то вдали слышался протяжный вой.

Сказала:

– Я бы ехала так вечно… Чтоб на эти поля смотреть, – и посмотрела ему в глаза глубоко.

– Ого! Исида! А ты – русская, – рассмеялся. – Надо тебя с каким-нибудь крестьянским поэтом познакомить. Из тех, что живут в своих избах, бают песни народные. Знаешь, песни наши – живые, как твои танцы. И вся Россия – живая… Слышишь? Здесь, в Рязани, есть старичок один. Не поймёшь, конечно, о чём, но просто – услышишь. Да, море тоже живое, но оно не умеет спать и прятать свою нежность, как умеет это наша природа. Знаешь, как весной каждая канава любуется мать-и-мачехой…

Всё ей было странно на этой земле. Город, который она и назвать таковым не решилась бы, – патриархальный, древний, в черноте бревенчатых дворов таящий чуждое и пугающее, – вдруг раскрывался великолепным белокаменным храмом, настоящим шедевром, будто растущим из грязи обычного людского жилья. Исида не понимала: почему живущие так скудно строят такие храмы?! Или зачем церкви стоят одинокие, в поле, там, где нет дорог, людей, нет ничего вообще в округе на сто вёрст? Что в этих монастырях делают люди? Почему идут к ним паломники через всю Россию? И почему ей хочется здесь остаться?!

Что бы она чувствовала тогда, если бы знала, что где-то здесь, совсем рядом, живёт её любимый мальчик, её третий гений. Ему – всего двенадцать. Он бегает в поля, сидит над Окой, читает, слагает свои первые стихи, гладит коров, страдает от непонимания окружающих его людей и трепещет от разрывающей боли красоты своей родины.

Ошеломлённая, возвращалась она в Москву. Нет, не о том она мечтала, когда ехала со Станиславским. Она-то думала, это будет романтическая прогулка…

Станиславский же остался доволен. Ай да Исида! Что за душу Бог вложил в это чудесное тело! Всё, всё поняла. Да она русская, ей-ей! Просто родилась не там…

Простая и безыскусная, отдавшая танцу всю себя, без единого остатка, Исида не казалась ему ни пошлой в своей прозрачной тунике, ни вызывающей. Так резвится дитя на лугу, когда его никто не видит. Прекрасное дитя – Исида. Ну как ему реагировать на её заявление: «Я хочу иметь от вас ребёнка! Он будет гением»? Смешно? Вовсе нет. Но как-то не по-христиански. И кем будет его ребёнок? С кем жить? С ней? А он?! Нет, нет и нет, милая барышня.

Станиславский был по-мужски дьявольски красив. Рослый, широкогрудый, осанистый, с крупными, выразительными чертами лица, с лёгкой сединой на висках. И – нечто тонкое, неуловимое, что Исида всегда чувствовала и знала безошибочно: он – гений!

В этот приезд в Россию Исида твёрдо решила завоевать его. Сейчас или никогда! Вежливый, внимательный, вдумчивый, часами выслушивал он рассуждения Исиды об искусстве. Она тоже много, много хотела понять в театральном таинстве. В конце концов, если она найдёт для Теда работу в России, это ещё может снова сблизить их, ну, хотя бы ради дочери. Образ водяной нимфы, что тогда танцевала Исида, всё жил и жил в ней, раскручивая бесконечную спираль-маятник под сердцем. Она не могла остановиться. Ей хотелось танцевать снова.