Татьяна Трубникова - Танец и Слово. История любви Айседоры Дункан и Сергея Есенина

Зал молчал. Вряд ли всё понято до конца. Видно одно: боль. Настоящая, звонкая, как пощёчина. Нежная, как запах васильков в поле. То ли рыдать хочется, то ли кричать. Зал взорвался овациями. В них утонули железные дали главного поэтического врага Сергея. Такой бури этот зал ещё и не знал.

Серый лицом, с комом в горле Сергей стоял перед ним. Поняли они? Умрёт избяная Русь – умрёт и он…

Ему кричали: «Ещё!!! „Хулигана“!!!»

Провёл рукой по светлым кудрям.

В одно мгновенье стал иным, стремительным, резким, как ветер. Только лицо осталось бледным. Зеленоглазой влюблённой девчонке во втором ряду, да и всем казалось: срывает порыв жёлтые листья, крутит их вихрем, то ласково, то неистово. Он сам – как непокорный ветер. Цветут его глаза под жёлтой шапкой волос. Он – светится. Юный, ясный. С ним легко и просто, потому что кипит в нём жизни чистый ключ, белой черёмухой брызжет. Куда он его приведёт? На разбойную широкую дорогу? В поле – одиноким деревом стоять? Утонуть ли в песнях своих? Или ветер времени разметает его слова? Только он не подчинится ничему и никому. Будет как ветер свободен и вечен!

Что началось после его чтения! Люди повскакивали с мест, бросились к эстраде. Сергей стоял зачарованный, смотрел. К нему тянулись глаза и руки. Этим сумасшедшим ветром подхватило и зеленоглазую девчонку. Он видел её, плачущую, машущую ему. Подумал: вряд ли понимает, что делает. Просто со всеми вместе.

Вот она, его судьба. Эти жадные руки! Вот так! Вдруг подумал, прямо здесь, на сцене, что такого всенародного обожания у него никогда б не было, если б остался старый мир, если б сидели по салонам «ананасы в шампанском»…

Толик хлопнул его по спине, когда он ушёл со сцены: «Молодец, брат! Отстоял „рыцарей образа“! Вот это класс!»

Сергей слабо улыбнулся. Он чувствовал совсем иное – опустошение, облегчение. Боль ушла, заменилась светом. Хотелось радоваться, теперь – навсегда. Надо будет ту девчонку в кафе своё пригласить…

Однажды Исиде приснился сон. Она – древняя танцовщица, но не в Греции, а в Риме. Всё иное, не такое простое и ясное, как у греков. Одежды на людях, да и на ней – белоснежные. Как у Лукреция: «На ногах умащённых сикионская обувь сверкает…» И всё вокруг – пышное и пафосное – империя. Что ж такое знакомое ей чудится в них во всех? Ну да. Похожи на американцев. Уверенные в себе, холёные, спортивные. Только речь – ожившая латынь. Их особая слабость – грандиозные зрелища. Вот и сегодня праздник Нептуна. Огромное озеро. Вокруг – зрители. В отдалении – императорский шатер. Он представляет собой возвышение, укрытое от солнца белыми холстами, но открытое всеобщему обзору и ветрам. Жаркий день. Плавится знойное небо, стекая голубизной в озеро. Особенно приятно быть возле воды. Удивительная выдумка – будто бы настоящее сражение между кораблями разыгрывается на озере. Только корабли втрое меньше оригиналов. Она, Исида, прячется на дне одной из лодок. Они победили! Крики, восторг зрителей. Её очередь выступать! Она выпрыгивает на палубу: вдохновенная, чарующая, сильная – символ победы. Кружится в безумии и восторге. Мельком видит пурпур одежд императора и его жены, колыхание опахал.

Остальные – в белом, как она. Необозримое сверкающее поле зрителей. Лодку качает. Удержаться! Знает: если сорвется перед грозными сиятельными очами, если не умилостивит владыку, ей конец! На неё устремлены тысячи восхищённых, возбужденных глаз. Она справилась блестяще. Овации были ей наградой. Владыка мира кивком поощрил её…

Но это ещё не лучшее в этом празднике! Звучат кимвалы и фанфары, тимпаны, систры и трубы. Замирают все. Она – тоже. Тяжело вздымается грудь после танца. Но она должна стоять неподвижно, как статуя, простерев руки к центру озера.

Гладь вод разрывается медленно. Плавно из глубин поднимается к небу гигантская статуя Нептуна. Вода стекает с неё ручьями. Она очень большая, метров пятнадцать высотой. Время замолкнуть всем и вся. Лишь один инструмент звучит: водный орган, гидравлос. Нептун держит у рта раковину, он трубит в неё…

Исида проснулась. Ощущение чудесного сна не покидало её. Вот так надо танцевать: не на жизнь, а на смерть. Будто это последний танец. Статуя – чудо! Чей инженерный гений заставил её подняться со дна? А может, талант её? И кого-то эта статуя напоминает… Статую Свободы! Америка. Там – мама.

Много лет прошло с тех пор, как они были духовно близки. Где же те отчаянные авантюристы, прибывшие из Фриско в Чикаго с несколькими долларами в кармане, но с ворохом амбиций? Мать всегда была рядом, пока было трудно, пока они, её дети, неоперившиеся птенцы, нуждались в её надежном крыле. Это время ушло безвозвратно. Её словно подменили с тех самых пор, как к Исиде пришёл настоящий успех. Вроде сделала всё, чтобы дочь стала тем, кем стала. Так почему же она недовольна? Вечно брюзжит, ругает Старый Свет, порядки, мораль, даже еду. Она уехала. Не она не нужна своим детям, а дети теперь – ей. Потому что не надо их опекать, не надо быть сильной и одинокой, наравне с целым враждебным миром.

Дети, её любимые девочки! Сколько радостных минут пережила Исида, когда давала им уроки танцев! Собственно, способ её обучения был далёк от чётко разработанной методики. Исида была импульсивна, она не признавала долгой муштры каждого движения, как это практиковалось в балетных школах. Да и не нужно этого! Потому что не столь важен рисунок танца, сколь дух, трепещущий в нём. Ох уж эти балетные школы! У Исиды сердце кровью обливалось, когда она увидела в России, на родине самого классического из всех форм балета, многочасовое стояние на мысках бедных, измученных крошек, маленьких страдалиц, которых готовили в балерины. Их уверяли, что иначе они не смогут танцевать. Какая чушь! Всё, что нужно сказать детям: смотрите на природу, вокруг себя. Как колышутся ветки, как летит птица, как падает кленовый лист. Рисуйте, слушайте и смотрите! Всё! Дайте детям свободу! Потому что, если их не ограничивать, они абсолютно раскованны внутри, изначально. Своих девочек она учила именно так.

Однажды, ещё перед расставанием с Тедом, когда силой своей любви она простила ему всё и приняла, как есть, она ворвалась в класс и спросила:

– Скажите, дети, что самое великое в жизни?

– Танцевать! – послышались голоса.

– Нет.

– Музыка, успех?

Исида покачала головой.

– Дети! Самое великое в жизни – любить!

И сразу ушла.

Наставница, присутствующая на уроке, покраснела. Главное в те времена ханжеской морали было удачно выйти замуж, а не любить. Она постаралась завуалировать слова Исиды, представив их как библейскую истину. Но девочки не поддались, они поняли Исиду так, как она того хотела.

Исида часто танцевала для своих воспитанниц, стараясь показать, как нужно слушать и слышать музыку. Пусть они повторяют её движения вначале. Главное: она должна донести потомкам своё открытие – танец-эмоцию, танец-мечту, танец-экстаз. То воскрешение истинного жеста, которое было ей открыто в Лувре самой Афродитой. И она увидит уже через несколько лет, как великая симфония бессмертного Бетховена станет наслаждением не только для уха и воображения, но и для глаз.