Виктор Кротов - Навстречу своему лучу. Воспоминания и мысли

– Рядовой Козлов! Не придуриваться! На поверку шагом марш!

Убедительность приказов сержанта поддерживалась его правом заставлять нас утром раздеваться, укладываться и снова одеваться, пока мы не вмещались в положенные тридцать секунд, и прочими подобными мерами. Хотя его, наверное, попросили не усердствовать с нами – в силу нашей очевидной безнадёжности.

Нашей разнузданности способствовал и режим практики по специальности. Поскольку мы должны были программировать, а вычислительные машины стояли только в генштабе и днём на них работали местные специалисты, нам разрешили выходить на практику в вечернее и ночное время, выдав соответствующие увольнительные.

Архангельск оказался городом колоритным, со множеством знаменитых «деревянных мостовых», с резными наличниками, с широкой набережной, по которой одни ходили деловой походкой, а другие – прогулочной.

Мы с Витей Кислухиным заметили, что когда кто-нибудь из солдат (всех нас одели в строевую форму) отдаёт здесь обязательную честь генералу, тот непременно ему отвечает тем же, а генералов на набережной попадалось много. Поэтому однажды мы устроили скрытую фотосессию. Один из нас, завидев двух-трёх генералов, шёл им навстречу, чеканя шаг, и отдавал честь. Другой, на противоположной стороне, ловил с фотоаппаратом момент, когда рядовой руку уже опустил, а генералы взяли под козырёк, так что получалось, будто это они безответно салютуют ему.

Программы наши в генштабе нужны были только для получения зачёта, поэтому мы развлекались тем, что заставляли нашу большую вычислительную машину «Урал-2» гудеть по-разному (в зависимости от исполняемой процедуры, она меняла звуковую тональность). Можно было написать такую программу, что получалось «Выходила на берег Катюша» или ещё что-нибудь душевное.

Мало нам было ночных увольнительных, мы ещё бегали в самоволку – играть в волейбол на соседнем стадиончике.

Думаю, во многом мы были обязаны нашей свободой капитану, который приехал с нами как представитель военной кафедры. Он же устроил нам экскурсию на остров Мудьюг 130 130 Мудьюг: остров в Белом море, вблизи устья Северной Двины, недалеко от Архангельска. , а потом более того – трёхдневную поездку на Соловки.

Плыли мы на громадном теплоходе «Татария», орали белой ночью песни и, неблагодарные, с особым смаком выпевали: «Я его оскорбил, я сказал: капитан, никогда ты не будешь майором…» Мы прекрасно знали, что наш капитан стоит на верхней палубе, как раз над нами, и всё слышит.

Спать не хотелось, ведь не часто в белую ночь плывёшь по Белому морю. Солнце, опустившись к морскому горизонту, замерло на несколько минут и снова начало подниматься. Я добрался до рулевой рубки и скоро подружился с двумя её обитателями настолько, что тот, кто стоял у штурвала, разрешил мне немного повести теплоход.

– Только за локатором следи! – предупредил он, кивнув на экранчик вроде осциллографа, и отошёл в сторону, о чём-то беседуя с напарником.

Ничего себе, я веду океанский теплоход! Ещё чуть-чуть – и стану морским волком.

– Эй, ты что? – отрезвил меня возглас подошедшего рулевого. – Знаешь, что это?

Поглядев на точку, которая ползла по экранчику, я понял, что её траектория идёт на пересечение с нашей, хотя, мог только гадать, что это такое.

– Да её уже и так видно, – кивнул в окно рулевой. – К военной подлодке лучше не приближаться.

Действительно, в окно виднелся грязно-серый силуэт подлодки, идущей в надводном положении, с большими белыми цифрами на рубке. Рулевой принялся корректировать курс, а я понял, что моя карьера морского волка уже закончилась.

Соловки удивили меня сочетанием северной суровости с почти южным изобилием зелени. Монастырские стены были могучи. Вместо бута, которым мы пользовались на целине, здесь чьи-то сильные руки громоздили и прилаживали друг к другу целые валуны. Ощущалась древняя жизнь – у меня до сих пор хранится кованый гвоздь, найденный в монастырском дворе прямо под ногами.

Да и повсюду, куда я успел добраться на главном острове Соловков, было необычно, диковато и величественно. Выложенные камнями каналы и пруды, лесистые холмы, листы морской капусты, развешанные для просушки, как одежда…

Но при этом сквозь узкие стрельчатые окна монастыря была видна бухта, напичканная военными кораблями (на Соловках тогда была расположена военно-морская база).

Ещё не знал я про мрачное советское прошлое Соловков, про лагерь особого назначения. Меня удручало лишь то, что в таком замечательном (сейчас я бы добавил: намоленном) месте расположили военную базу.

Закончу смешным и нелепым эпизодом последних дней нашей армейской жизни. Что было – то было.

Армия оказалась для нас довольно условной, но мы склонны были считать себя уже тёртыми калачами и с видом знатоков обсуждали армейские традиции. В частности, кого-то осенила идея, что завершение «службы» надо отметить. Ничего, что нет выпивки. Знаете, ведь солдаты и одеколон пьют. Слово за слово, подбадривая друг друга, мы разлили по кружкам имевшийся одеколон. Получилось не больше пары глоточков на каждого. После этого все застыли в нерешительности. Мне вдруг стало смешно, что вот, болтали-болтали, а как до дела дошло – спасовали. Взял я свою кружку – и выпил одним махом. Не помню, последовал ли кто-нибудь моему героическому примеру или я остался в одиночестве. Зато помню, как долгое время у меня изнутри пахло одеколоном: довольно противное ощущение.

В начале пятого курса ко мне подошла Таня Боровкова с вычислительного отделения и небрежно спросила:

– Вить, хочешь работать в Академии наук?

Странно было бы ответить на такой вопрос отрицательно, и я вскоре оказался научно-техническим сотрудником Центрального экономико-математического института АН СССР. Там заведовала лабораторией, а потом и отделом проблем уровня жизни Наталья Михайловна Римашевская, старшая сестра Тани, которая и поручила ей найти математика с выпускного курса.

Тогда у ЦЭМИ не было ещё своего здания, и мы располагались на Волхонке, за Музеем изобразительных искусств. Здесь же находился Институт философии, но, сколько я ни приглядывался к объявлениям соседей-философов, ничего интересного для себя высмотреть не мог. Идеологическая броня накрывала их надёжно.

Режим посещения работы у меня был очень свободный – спасибо Наталье Михайловне и общей академической обстановке. Да и сидеть там было особенно негде.

Тем временем возникло ещё одно неожиданное обстоятельство жизни. На нашем курсе объявили о создании группы, которая после получения дипломов останется при мехмате ещё на год для изучения французского языка, а затем поедет в Алжир для преподавания математики на французском в институтах страны. Я решил попытаться попасть в эту группу и надо же – удалось! И ещё год числился на мехмате студентом после того, как сдал госэкзамены и получил диплом. Даже стипендию платили.