Яна Колесинская - Звук натянутой струны. Артист театра «Красный факел» Владимир Лемешонок на сцене и за кулисами

Евгений Семенович всю жизнь гордился тем, что он артист. Его убежденность в благородстве своего призвания была непоколебима. Сын в своем знаменитом «Письме к актерам» писал: «Я всю сознательную жизнь провел под впечатлением творческой цельности старшего Лемешонка, его до сих пор молодого, никакими годами и обидами не сломленного стремления к высокой простоте».

А обид хватало. Слишком быстро пролетела молодость. Казалось бы, еще полон сил и энергии, в 1987 году присвоено звание народного, чему всем своим авторитетом способствует главреж «Красного факела» Михаил Резникович. Он очень заинтересован в корифее труппы, назначает на главные роли в «Виноватых» и «Зимнем хлебе», открыто восхищается профессором Гуриным в «Кафедре». Евгений Семенович называет его «мой режиссер», говорит, что благодаря Резниковичу открылось второе дыхание. Но как вдохновил ‒так и растоптал. Поссорились они во время репетиций «Дворянского гнезда». В какой-то момент организм корифея дает сбой, и Резникович резко меняет градус: в театре, оказывается, никто ничего никому не должен. Снимает его с роли, публично заявляет, что Лемешонок неубедителен и несостоятелен. Евгений Семенович сопротивляется, бунтует, требует заседания худсовета, показывает, как профессионально он владеет ролью, коллеги прячут глаза.

– Мне было любопытно репетировать в «Дворянском гнезде», это был новый для меня опыт, и тут случается неприятность: Евгения Семеновича снимают с роли. Для него, как и для меня, было невыносимым что-то доказывать, но он набрался мужества, чтобы выступить перед худсоветом, показывал какие-то куски… Он уже совсем плохо слышал, но не мог с этим смириться, не мог понять, что его время ушло. Может быть, я отчасти предал отца, продолжая репетировать как ни в чем ни бывало. Я был возмущен тем, как с ним поступили, но не до такой степени, до какой бы следовало. А что мне нужно было делать? В знак протеста уйти из театра? У Толстого: делай как должно, а там будь что будет, а я часто давал слабину и презираю себя за это.

Мы с отцом эту ситуацию не обсуждали. Если с матерью говорили черт знает о чем, то с отцом нет. По типу мышления я был ближе к матери; с отцом мы были в чем-то похожи, но, по сути, оставались очень разными людьми. Мы с ним находились в разных тональностях – интеллектуальных и профессиональных. И конечно, мы были людьми разных поколений: я любил всё новое, авангардное, неожиданный подход, режиссерские находки, он же ко всему новому относился очень осторожно.

Апрель 2016 г.

Вскоре директор театра Галина Булгакова дала указание больше не занимать Евгения Семеновича в спектаклях. Пусть доигрывает старые – и на заслуженный отдых. Надвинулись годы прозябанья, выхода из которого уже не было. Или был, но обманчивый, после чего становилось еще тяжелее. Народный артист РФ Анатолий Узденский поставил в театре «Старый дом» комедию «Лес» и пригласил 75-летнего Лемешонка на эпизодическую роль купца. Это был его последний выход на сцену. Евгений Семенович еще сражал царской осанкой, но поступь стала нетверда, и всё чаще стало раздражать, что окружающие, даже сын, «специально бубнят себе под нос, чтобы вывести его из себя».

Последней его ролью стал король Лир, изгнанный из собственных владений. Это был спектакль одного актера, и зрителей в нем было ровно столько же. Каждое утро Евгений Семенович, насупленный, косматый, с развевающимися полами халата, грозной поступью входил в комнату жены. Гремя всей мощью голосовых связок, которые, в отличие от слуха, нисколько не пострадали, произносил страстный, гневный, полный трагизма монолог о катастрофе мирового масштаба. Рефреном через его речи проходило: «Они меня вышвырнули!». Марина Ильинична, к тому времени уже парализованная, только вздыхала.

Когда ее не стало, закончился и спектакль. Евгений Семенович почти не разговаривал, только повторял, когда сын приходил его навещать: «Пора мне к мамочке. Зачем Господь держит меня здесь?». Господь держал его до 90 лет. Не может же Господь каждому актеру даровать смерть на сцене.

Марина Ильинична Рубина росла в непростой еврейской семье. Москву, где она родилась, пришлось покинуть в детстве, спасаясь от сталинских репрессий, и в этом им крупно повезло. Если можно считать везением бегство от расстрела в нищету и неизвестность. У ее отца, генерала НКВД Ильи Зусьевича Рубина, был друг, который в нужный момент нашел в себе мужество тихо намекнуть: «Уезжай». Мать Вера Абрамовна была морально к этому готова. Семья собралась в одночасье, села в первый попавшийся поезд и рванула куда глаза глядят. Ближайшим городом к поселку, где они обитали в войну, был Свердловск. Там Марина Рубина выбрала Alma Mater – Уральский государственный университет имени Горького. С ее аттестатом можно было поступить на любой факультет, она с таким же успехом могла стать и биологом, и математиком, но тянуло на гуманитарную стезю. Подавая документы на журфак, она нисколько не колебалась.

В студенческие годы зародилась любовь к театру. Местом силы для нее стал Свердловский академический театр драмы. В голове не укладывалось, как в такой стылой жизни одержимые искусством люди находят в себе силы ставить спектакли. «Парень из нашего города», «Русские люди», «Жди меня» и особенно постановка Ефима Брилля «Дядя Ваня» формировали ее художественный вкус.

Театр давал впечатления, отвлекавшие от голода и холода, помогал поверить, что искусство сильнее промозглого быта. Спасал от невыносимого отчаяния, от дикой душевной боли, когда с фронта пришла похоронка: ее муж-летчик погиб в воздушном бою. Но она всё равно плакала по ночам.

В 1947 году Марина Рубина окончила факультет журналистики с красным дипломом. Приехав по распределению в Новосибирск, решила, что будет работать честно и по совести, во благо искусства, которое помогает принять действительность такой, какая она есть. И никто не собьет ее с этой траектории. И никогда она не посрамит память убитого мужа. Жанр театральной рецензии был для молодого журналиста наиболее близок к искусству. Она и сделала его искусством.

Сегодня преподаватели говорят студентам, что историю новосибирского театра нужно изучать по статьям Марины Рубиной. Ее «тексты можно назвать образцовыми с точки зрения следования канонам жанра, и одновременно – увлекательным чтением для всех, интересующихся театральным искусством», – сказано в аннотации сборника «Театральный роман», изданного в 2010 году посмертно под редакцией Ирины Яськевич – кандидата искусствоведения, проректора Новосибирского театрального института, супруги Владимира Лемешонка. «Мама была бы потрясена, если бы узнала, что из ее рецензий составлена книга. Она даже представить ничего подобного не могла», – заметил Лем.