Николай Вокуев - Пастбищный фонд

В ту осень на забой выделили пятьсот голов, в основном телят текущего года отёла. Убойный пункт располагался на окраине посёлка, на берегу небольшого озера, между холмами. В совхозе не было холодильных установок, поэтому туши забитых оленей подвешивали на деревянные вещала и так замораживали. Замороженные туши взвешивали и сдавали в заготконторы «Райпотребсоюза», часть продукции закупали жители посёлка. Химус, субпродукты и нестандартное, низкосортное мясо оставляли для зверофермы на корм зверям. Кроме оленеводства, совхоз «Пуровский» занимался разведением голубого песца и черно-бурой лисицы. Выходное поголовье песцов, на начало года, или на первое января, составляло двести голов и лисиц до ста особей.

С инициативой о развитии звероводства, как подсобной отрасли хозяйства, руководство совхоза вышла в районный исполнительный комитет в первые послевоенные годы. Аргументы были весомые: заметно улучшились производственные показатели в оленеводстве, в достаточном количестве кормов собственного производства: это и рыба, субпродукты от забойной компании, продукция от непроизводственных отходов в летний период. В связи с переводом на территорию посёлка Самбург фактории Старый Самбург и Уренгой, ускорился рост населения, улучшились жилищные условия. Партийная и исполнительная власть округа одобрила инициативу расширения производства и выделила финансовые средства на строительство объектов зверофермы и закуп племенных зверей. Основное поголовье песцов и лис закупили в звероводческих хозяйствах города Норильск и самолётом доставили в посёлок Самбург.

Весной, перед отёлом оленей, родственники стали собирать Захара в обратную дорогу. Надо было торопиться, в первых числах апреля оленеводческие стада начинают кослать на весенние, отельные пастбища и пересекать маршруты перегона стад, небольшой группой оленей, будет сложно. Обсудили наиболее оптимальный и безопасный маршрут дороги. Прощание, не зависимо с кем и как на долго, всегда трогательный процесс, никогда не знаешь, будет ли встреча в будущем. Семён Васильевич внимательно посмотрел на Захар Дмитриевича долгим, задумчивым, печальным взглядом и произнёс, «Может останешься?». Николай Васильевич, стараясь скрыть нахлынувшие волнения, отвернулся и подошёл к нарте, отвязал вожжи, поправил лямки, погладил за загривок передового и передал упряжку Захару.

В сопровождении пастуха Ямзин Фёдор Егоровича, который помогал гнать выделенных оленей до бригады Евку, Захар на оленьей упряжке, четыре оленя были запряжены в лёгкие нарты, в сцепке из одной грузовой нарты, выехал в обратную дорогу. Весенний наст был уже довольно крепкий и упряжки с места взяли в галоп. Звонким громыханием, под лай собак на привязи, нарты вскрылись за холмами. Проехав километров тридцать, преодолев ряд длинных, бесформенных холмов, Фёдор остановил нарты и внимательно стал осматривать горизонт. По его расчётам, они должны были уже выйти на стойбище оленеводов, но впереди было пусто. На открытой местности ветер усилился и задул в лицо. Окружающая мгла и мелкий снег, поднимаемый ветром, ухудшали обзор. Проехали еще, какое то расстояние и у опушки небольшой берёзовой рощи, на вершине небольшого ручья, появились треугольные силуэты чумов, на улице никого, оленеводы явно не ждали гостей. В это время года Евку жил с семьёй один, обособленно от основных совхозных стад. Кослая с вершины реки Хадутта он расстораживал и складывал песцовые пасти на летнее хранение.

Когда нарты остановились, Евку направился в сторону гостей. Уже с близкого расстояния, в одном из гостей, он узнал старого друга. Восклицая удивление, лицо Евку засияло в широкой улыбке, какую может вызвать только особо уважаемый, почтительный гость.

– Не может быть!? – удивлённо воскликнул он на ненецком, – неужели это ты Фёдор? Не ожидал я тебя встретить в это время.

– Ты прав, – согласился Ямзин и добавил, – я тоже рад нашей встрече. Вот гостя провожаю, от Семёна едет в Сале-хард.

За гостеприимным кушаньем, Ямзин рассказал хозяину чума детали поездки.

– Однако тебе далеко ехать, – обратился к Захару Евку, – стадо мешать будет, на Хусь-яге оленеводов нет, кослали с Ныдинскими стадами.

– Ну, хорошо, а что ты скажешь, Евку, если оленей временно оставить у тебя?

– Ну, я ещё не настолько слаб, чтоб отказать в помощи друзьям…

– Что ж, если это тебе, Евку, не в тягость, – вмешался в разговор Ямзин, – то так и решим. Только обещай сохранить поголовье и дай знать, если тебе будет трудно. Пожилой оленевод улыбнулся и ответил:

– Я не припомню, чтобы обидел кого-нибудь в своём чуме.

Погода заметно ухудшалась, ветер усиливался и поднимал всё больше снежной пыли над тундрой, закрывая всё вокруг белой пеленой.

Фёдор заторопился вернуться назад. Евку, питая к другу искреннее уважение, хотел попросить Фёдора остаться до утра, но мудро заглушил эту идею в себе.

После не продолжительного отдыха в бригаде Евку, обменявшись друг с другом тёплыми словами взаимного уважения, договорившись о следующей встрече, заменив упряжных оленей, Захар собрался в дорогу до Ныдинским оленеводов. Перед выездом гостя, хозяин чума подошёл к нему.

– Я много чего видел в тундре: обогащение бедного, неудачи состоятельного, ты Захар, хороший человек, а путь твой долгий, могут возникнуть затруднения, на вот возьми это!

– Нет, нет, друг! Спасибо за ночлег, еду, помощь, а подарок не возьму, – Захар вежливо отклонил руку Евку, – с этим пока у меня не туго, спасибо друг!

После не продолжительного диалога, в которой гость категорически отказывался от подарка, Евку, понизив голос до шепота, настойчиво повторил:

– Я настаиваю: возьми, это часть твоего стада.

В памяти земляков Евку Вануйто был смуглый, не высокого роста, от природы замкнутый и сдержанный человек. Благодаря смекалке, усердию и некоторым другим природным способностям Евку удалось утвердиться в касте оленеводов. Природная склонность бережного отношения к имуществу, позволила ему нажить кое – какой достаток, в основном это в виде личного поголовья оленей. Слабой стороной в своей личности он считал, и не скрывал этого, неграмотность и не знание языков, кроме родного, ненецкого. Будучи в общении не речист Евку добивался расположения к себе со стороны земляков исключительно трудолюбием.