Анатолий Галущенко - Страна контрастов. Мемуары разработчика ядерного оружия СССР

Помнится такой случай. Было мне года три—четыре. Я оставался в квартире один. Мать, уходя из дома, велела мне закрыть изнутри дверь квартиры на крючок и никому, кроме «своих», не открывать. Сижу на подоконнике и смотрю в окно. Лето, солнце припекает. Жара. Вижу, во двор входит незнакомая тётя. Подходит и стучит в дверь квартиры. Я в окно кричу ей, что дома никого нет. Она говорит мне: «Толик, открой. Я тётя Леся – пришла к вам в гости». Я ей в ответ: «Я вас не знаю. Мне нельзя открывать, пока мама не придёт». Тётя Леся поняла, не стала приставать. С дальней дороги она устала. Подошла к «фанталу». Умылась, ополоснула прохладной водой уставшие ноги. Присела на лавку и стала терпеливо ждать маму. Когда мама пришла, я открыл дверь.

Вот таково было моё первое знакомство с любимой тётей Лесей – супругой дяди Тимы, брата отца. Она работала учителем в сельской школе. Я любил слушать её украинскую речь. Дома у нас тоже говорили на украинском языке. Но это был не совсем украинский язык, а какая-то смесь украинского с русским – донбасское наречие. Тётя Леся говорила на литературном украинском языке, в основе которого полтавско-киевский диалект. Когда речь зашла о моём крещении, я хотел, чтобы моей крёстной была тётя Леся. Но крещение не состоялось. История моего несостоявшегося крещения такова.

В нашей семье отношение к религии было неоднозначное. Отец был не религиозен, но относился к верующим нейтрально. Мать не фанатично, но в глубине души верила в Бога. В доме не было икон, не соблюдались посты, я не замечал, чтобы мать молилась, но большие церковные праздники, как и многие в посёлке, мать знала и как-то отмечала (и я вместе с ней), особенно рождественские и пасхальные праздники. В рождественскую неделю я, будучи уже учеником начальной школы, вместе с товарищами носил знакомым вечерю (кутью, узвар), колядовал под окнами соседей (коляд, коляд, колядныця – добра з маком поляныця, а бiз мака нэ така – дай, тiтко, пятака), щедровал (щiдрiвочка щiдрувала до вiконца прыподала), посыпал квартиры соседей зерном и прославлял деву Марию. За это нас угощали конфетами, давали мелкие деньги. По окончании рождественских праздников ребята друг перед другом хвалились – кто сколько денег наколядовал.

К Пасхе шла подготовка заранее: мать пекла разные по величине куличи (у нас кулич называли «паска»), красила яйца, запекала буженину, жарила домашнюю колбасу. На Пасху рано-рано утром, затемно, мама вместе со мной шла в церковь святить куличи. Церковь тогда размещалась в одном из обычных балганов (балган – длинный барак с отдельными комнатами, без коридора вдоль барака). На площадке у церкви рядами стояло множество людей, перед ними на земле, покрытой подстилками, – куличи, которые окроплял священник, проходя между рядами с молитвами. По возвращении из церкви вся семья садилась за стол и разговлялась – ели куличи, яйца, мясные продукты. На улице была праздничная атмосфера, обменивались крашеными яйцами (крашенками).

Кстати, обращаю внимание: в то время я не видел и не ощущал, чтобы кто-то чинил препятствия отправлению этих обрядов, в том числе и в школе. Да и обряды эти воспринимались нами скорее не как религиозные, а как простонародные обычаи.

В церкви священником был благообразный седой старик с большой седой бородой. Он часто совершал обход по улицам посёлка. Детвора его радостно встречала, потому что он был с нами ласков, находил для каждого ребёнка нужные, добрые слова. Для меня он был неким живым олицетворением святого.

Под влиянием этого священника я попросил маму, чтобы меня крестили, а крёстной чтобы была тётя Леся. Мама согласилась, но нужно было ждать, когда к нам приедет тётя Леся. А тётя Леся всё не приезжала и не приезжала – жили они с дядей Тимой в дальнем селе, автобусы тогда не ходили, поэтому гостили у нас очень редко. Уважаемый мной священник умер, его место занял молодой человек с рыжей бородкой.

Однажды осенью в Городке (так называли зелёный массив между Трудовскими и Марьинкой, который сейчас на карте обозначен как урочище Зелёный Гай) проходила ежегодная сельскохозяйственная выставка колхозов Марьинского района. На выставку стекалась масса народа из колхозов и с Трудовских. Выставка играла роль и рынка, и своеобразного массового гулянья с буфетами и художественной самодеятельностью.

Вдруг я увидел, что позади одного из буфетов, укрывшись от глаз публики, три молодых мужика прямо из горла распивали бутылку вина. С ужасом я узнал в мужчине, пившем «из горла», нашего нового «священника». Это зрелище настолько потрясло меня, что я больше не поднимал вопрос о крещении.

Жильцы нашего дома имели различное социальное положение. Мой отец и ещё один сосед были из числа инженерно-технических работников шахты. В остальных трёх семьях были женщины с детьми без мужей. У двух женщин мужья погибли на фронте, у одной – отбывал наказание в лагере за службу в полиции при немцах. Но никакой разницы в социальном положении не ощущалось, отношения были, без всякой натяжки, добрососедскими.

Наша ближняя соседка – тётя Вера Лябах, по-уличному – Лябашка, работала в хлебопекарне, месила ногами тесто для хлеба (сразу после войны приходилось обходиться без механизации). Тётя была очень доброй, жизнерадостной. У неё было двое детей: мальчик лет двенадцати и девочка, моя ровесница – мы с ней в первый класс вместе пошли. Мы играли во дворе, любил я бывать и у них в квартире – уж очень гостеприимной и приветливой была тётя.

Однажды родители устроили для всех детей нашего дома новогодний праздник в квартире соседки. Были ёлочка, Дед Мороз с подарками, стишки, песенки и танцы – празднично и весело. Дед Мороз был настоящий – дети так думали. И вдруг, когда Дед Мороз с детьми весело танцевал, у него расстегнулся ремень и его ватные штаны упали на пол. Стало видно, что это не Дед Мороз, а тётя, наша соседка. С того вечера я перестал верить новогодним сказкам, а тётю-соседку ещё больше зауважал.

Надо сказать, что у нашей семьи, как и у соседей по дому, были для того времени сравнительно хорошие жилищные условия. Ведь тогда на Трудовских большинство семей жило в халупах «ворстроя» или в балганах барачного типа. Вместо коридора была стена с отдельными комнатами по обе стороны. В каждой комнате жила семья с детьми. У комнат был выход прямо на улицу, где люди старались делать маленькие пристройки, но места было мало, поскольку балганы стояли рядами и близко друг к другу. Никаких участков земли для зелени не было, даже деревьев там не было. Наша семья до войны тоже жила в таком балгане. Балганы были в разных местах Трудовских. Сейчас их уже нет. На их месте, недалеко от базара, образовалась большая площадь, на которой разместился авторынок.