Петр Вяземский - Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836

Помня правило пословицы: «Мешай дело с бездельем» и привычку моего почтенного начальника не писать и записки без пословицы, честь имею вследствие оной приложить у сего для вашего супружника две пиесы слепца-поэта: первое, посвящение «Черпеца» его, которого Жуковский называет прекрасным, жене своей, и исправленную его же «Ирландскую песню». А. Тургенев.

2½ часа по-полудни.

Вода усиливается. Апичковский мост залит. В Литейной из нижних этажей убираются. Нельзя доехать и до Английского клоба: к счастью, у людей моих славные щи! Не знаю, как отправить и это письмо, ибо венецианских гондолей не успели завести, а иначе, то-есть, по сухому пути, до почты не доберешься.

Князь Никита Волконский три дни уже как уехал в Киев. Недель через пять будет в Москве.

В Михайловском замке, ci-devant, лошади едва выплыли; едва ли не было хуже. Но я пишу еще из своего ковчега в Итальянской слободке и знаю чужую беду только еще но слуху.

Четыре часа по-полудни.

Сейчас возвратился от Аничковского моста. Далее ни на лошади, ни пешком нельзя, и только две или три лодки плавают вдоль по перспективе, совершенно покрытой водою. Будку и караульню у Аничковского дворца снесло. По Фонтанке, на набережной, и перил не видео. Нижние этажи все залиты. По Фонтанке и по перспективе плавают дрова, овес, и ловят яйца с барок. Сказывают, что во дворце дошло до второго этажа. Теперь направление ветра переменилось, и оттого мы дошли до моста, но прежде и он, и за ним было в воде. Отважные мореходцы пускались по тротуарам перспективы, но не всегда удачно. Увы, какой обед в Английском клобе, и я должен довольствоваться из Невской ресторации! Это письмо пойдет к вам, вероятно, уже завтра я о последствии потопа, так как и о голубе с масличною ветвью, узнаете уже вы от других. Нижний этаж прежнего моего жилища потоплен. Издали Фонтанка с набережными кажется Невою. Екатерина Федоровна Муравьева также в воде. И сколько водяных разговоров и у нас, и у вас после сего потопа! Et pourtant on ne fera que de l'eau clair и после.

17-го февраля. [Петербург].

Третьего дня, в седьмом часу вечера, приехали мы сюда, следовательно, менее, нежели в трое суток. Ввечеру в тот же день был я у Жуковского и пил чай у Карамзиных. Главным предметом беседы нашей были вы. Вчера уговорились мы с Севериным и приехали к Карамзину по утру толковать о предмете письма моего к нему. С[еверин] не едет никуда, да и речи о сем не было. Поручат поздравление, вероятно, Штакельбергу. Сестра его сказывала мне вчера же, что он будет скоро в Москву. Вообще о службе в Иностранной коллегии говорили много. О сем после более. Ввечеру опять речь была о тебе же. Карамзин хочет сам писать к тебе. Он готов всех и одного просить, но надобно чтобы ты решил, чего желать и домогаться. Мы разбирали многое, ни на чем остановиться не могли.

Подумай сам и пиши ко мне или к Карамзину. Других поручений твоих еще не успел исполнить. Постараюсь сегодня, хотя спешу в Совет и к Олен[ину], которого вчера не видел. Передо мною рукопись «Онегина». Брат поэта сказывал мне, что завтра будет он весь отпечатан. Пришлю. Ко мне есть письмо старое. Сегодня получу.

Беру с собою твою памятную записку и в среду надеюсь уведомить, что сделал и кого видел.

О князе Четв[ертинском] спрашивал князя Гол[ицына]. Ему еще ничего о сем неизвестно, но вероятно, что пойдет прочь, ибо К. Д. на него жаловался особым письмом к государю за его отлучку из Москвы без позволения К. Д. (между нами). Если увижу Мил[орадовича], то переговорю с ним, не говоря о том, что слышал в Москве, а как бы желая наведаться по прежней моей просьбе.

Здесь Евгений. На место князя Якова Лобанова президентом моего департамента – Пашков, а Лобанов просто член общего собрания et pour cause.

Княгине свидетельствую душевную привязанность и благодарю за приятные минуты в Москве, особливо в первую половину нашего там житья.

Софье Н[иколаевне] говорил о платье: ношеное оно еще для неё дороже – вот ответ.

Детей обнимаю братски и Павлуху целую во всю его милую рожицу.

Брат будет писать к вам после. Кланяйся Велгурскому; доставь записку Дмитриеву, также Тимирязеву, графу Толстому, Пушкину (Сергей Львович едет завтра в Москву) и Давыдовым и всем, кто вспомнит, и княгине Зенаиде. Прости! Грустно по Москве, особливо, когда думаю о вас:

Читал ли «Наводнение» Хвостова? Стариной тряхнул.

Le 18 février 1825. Moscou.

Madame, je m'empresse de vous rendre compte des commissions dont vous avez bien voulu me charger. La première et la plus importante a manqué complètement! La demoiselle de l'Institut de 1812 s'est engagée à entrer chez madame Karamsine, par autorisation spéciale de l'impératrice. Je tiens ceci de Еватерина Апдрееиша elle même. Quant à d'autres demoiselles du même Institut. il n'en sortira que dans un an d'ici. Ce n'est donc qu'alors que l'on pourra s'occuper de cette affaire. Je crois devoir vous prévenir cependant, qu'il doit y avoir bientôt une sortie des demoiselles du Couvent Smolnol et que l'on pourrait peut-être en trouver une qui vous convienne. Je regrette infiniment d'avoir été dans l'impossibilité de contribuer à vous faire avoir une gouvernante; ce qui me tranquillise pour mon compte – c'est que la chose ne dépendait pas de moi. Passons aux commissions, que je pouvais faire à moi seul. Hier j'ai remis au banquier Molvo la somme de 1500 roubles pour être envoyée à m-r votre frère, ensemble avec votre petite lettre pour lui. J'en ai pris un reèu que je garderai chez moi. Je ferai également partir ces jours-ci votre lettre pour m-me Pouschkine. Les touffes sont aussi commandées à Charles et seront prêtes pour samedi prochain. Je vous les enverrai lundi. Je finie, madame, par vous prier d'agréer mes remercîments les plus sincères pour la bonté dont vous avez bien voulu m'honorer pendant mon dernier séjour à Moscou; leur souvenir ne s'effacera jamais de mon coeur reconnaissant. Veuillez également les offrir de ma part au prince, dont l'amitié sera toujours pour moi Tun de mes biens les plus précieux. Il n'y aura pas d'indiscrétion non plus, je crois, à vous supplier de me rappeler au souvenir de votre aimable société, et particulièrement à celui de monsieur le comte Michel Welehorsky. Je regarde comme une véritable conquête la connaissance, que j'ai faite de cet homme éminemment distingué sous tous les rapports. Recevez, madame, l'hommage de mes respects et de' mon entier dévouement S. Tourgueneff.

20-го февраля. [Петербург],

Третьего дня видел я Закревского и говорил о Каменском. Он знает о его положении во всей подробности; с чувством говорил о нем, по теперь не может помочь ему; несколько раз сбирался просить за него, по никак не мог приступить; получая о нем регулярно известие и зная о приговоре, судом над ним сделанном, он хотел прибегнуть к разным средствам, но ни на какое не мог решиться. Не в доброй воле и не в сердечном расположении недостаток: «Tempora mutatautur»!

О Боратынском несет он сам записку и будет усиленнейшим и убедительнейшим образом просить за него. Нельзя более быть расположенным в его пользу. В этом я какую-то имею теперь надежду на успех. Пишу к Боратынскому сегодня и прошу стихов для «Телеграфа». Дельвиг уехал к П[ушкину]. Не печатай в нем восьми стихов Жуковского, кой тебе прежде доставил: он никак не хочет; пришлет другие. Он мне дал вчера два послания: одно к Тутолмину о карете, а другое к фрейлине графине Комаровской, которая нарочно захромала, чтобы освободить больную мать от поездки с нею на бал.