Петр Вяземский - Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836

Теперь к делу. Эльнерт отыскивается, но только не в Инженерном корпусе, а еще не знаю где. Целую ручки у княгини. Спасибо за службу тебе верой, правдой и любовью. Авось, и ты ее потешишь воздержностью, хотя до Страстной недели, мой кормилец. Спасибо и за каламбур, во-время сказанный. Закажу стихи на твое выздоровление, да не знаю еще кому заказать. Разве Хвостову? – да ты вперед не выздоровеешь. Ивану Ивановичу посылаю портрет Вольтера в честь твоего здоровья. Хочется писать к Давыдову и Велеурскому и выразить им, как умею, мою благодарность за добрую весть. Но я теперь сам в горячке и прошу их подождать, а между тем прочесть сии строки в доказательство, что я никак не могу писать к ним. Надеюсь, что Давыдов уже выспался.

Детей обнимаю от всего сердца, за них трепетавшего.

11-го марта. [Петербург].

Скажу тебе только два слова: мы счастливы твоим выздоровлением и еще не нарадуемся каждым о тебе добрым известием. И здесь, как у вас в доброй Москве, участие было сердечное и общее. Строки о тебе графини Велеурской в письме к Вилламову меня утешили. Спасибо Жихареву за ежедневное уведомление.

Приезжай, когда хочешь, но укрепившись совершенно. Жить будешь у меня покойно в большой комнате, но заставленной книгами. Если и Жихарев будет, то разделю вас в той же комнате шкафами. Приемная будет у нас общая, и будем принимать всех, кроме журналистов. Кстати: я читал твою статью в четвертом «Телеграфе» и посмеялся до сыта. Спасибо и за Жуковского. Он тронут твоим вниманием; но говорит, что не надобно было связываться. На сей раз я не совсем так думаю. Карамзины здоровы, но все еще желают получать о тебе верные и ежедневные бюллетени. Обними княгиню; мы и за нее страдали. Скажи Ивану Ивановичу Дмитриеву, что сегодня везет к нему Вольтера от меня московский профессор Давыдов. Брат не пишет, потому что давно страдает сильным флюсом; но больше страдал за тебя.

Петр Новос[ильцов], которого опять видел у Карамзина, с чувством велел мне благодарить тебя за доставленное знакомство с Карамзиным; il en est enchanté et cela lui fait honneur.

[Первая половина марта. Петербург],

Скажи Дмитрию Дав[ыдову], что дело его поступило; что производитель находит его правым по существу дела; что он полагает также и С. неправым, что задумал ему делать выговор, но что ничто еще и нигде не размотрено. Я поручил его особенному вниманию производителя и после займусь им сам. Изорви это непременно, а В[асилию] Л[ьвовичу] отдай росписку в шали. Я получил мерзкое письмо со вложением от племянника. Прости! Писал к тебе рано по-утру. Прости! Все изорви непременно. Княгине низко кланяюсь.

На обороте: Его сиятельству князю П. А. Вяземскому.

15-го марта, то-есть, воскресенье. [Петербург].

Письмо ваше и незаслуженный выговор получил; но на радостях выздоровления и развеселения все вам прощаю и позволяю и впредь журить меня, сколько душе угодно. Спасибо и за ваше горе, и за ваш страх. То же и нам скажите.

Присылайте сюда Вяземского, по не иного, как совершенно выздоровевшего и укрепившагося. Спешить теперь не для чего. До отъезда государя говорить уже не будут иметь случая, да и не должно, а почему – скажу при свидании; а к началу июня успеем все обдумать, обговорить и решиться. Мысли и проекты у нас за вас разные. Сам Вяземский должен решить, хотя мы и не очень надеемся на его решительность. Я и сам сбираюсь с братом в Москву и далее, то-есть, в Нижний летом. Здесь оставаться не Для чего. Плетью обуха – не переломишь, а лучше ловить жизнь там, где она приятнее, то-есть, с вами и на большой дороге. привезу к вам Вяземского отсюда в целости. Так мечтаю: не знаю, сбудется ли?

Северин женится на графине Мольтке. Маленькая, пригожая немочка, с умом и с любезностью, живущая во дворце в категории фрейлин и приехавшая сюда с Еленой Павловной. Жаль, что не богата; но Северин прокормит и ее, и себя, и потомство, если будет. Сестра его выходит за Лелли, чиновника цареградской миссии, сына бывшего нашего контр-адмирала из греков, с небольшим достатком.

Граф Шувалов, гусар, женится на княжне Софье Ал[ександровне] Салтыковой. Сейчас входит офицер Сабуров. Нет, не офицер, а полковник, брат московского франта. Ушел.

Князю:

Читал ли «Некрологию» Уварова, Бехтеевым сочиненную? Прелесть! Автор теперь в Коллегии иностранных дел и, сказывают, находит перевод грамот Блудова неисправным. Мы читали твою пиесу в 4-м «Телеграфе». И Карамзину очень поправилась. Англичанку отыщу сегодня и передам твое поручение.

Сережа все еще не выходит из комнаты от бывшего флюса. Тебя обнимает. Скажи Велеурскому, что вчера восхищал нас Ромберг, и дочь его пела арию графа Михаила. Его оглушили рукоплесканиями. Скажи Дмитрию Давыдову, что письмо и приложения его получил. Дело еще не рассмотрено, хотя и поступило. Я уже просил, кого надобно, а объяснения его завтра доставлю. Отвечать буду после.

Скоро вышлем к вам «Черпеца», сочинение Козлова, который издаем по подписке. Гнедич отпущен на Кавказ на четыре месяца.

Пожалуйста, уйми «Телеграфа» и запрети печатать имя или буквы из имени Бор[атынскаго]. Как им не совестно губить его из одного любостяжания! Я уже писал об этом. Ни в скобках, ни под пиесой, ни под титлами, ни in-extenso имени его подписывать не должно. Скоро может решиться его участь.

Возвратился ли Американец? Получил ли Иван Иванович Вольтера с Давыдовым. Жуковский обнимает тебя. Он, право, сделался великим педагогом. Сколько прочел детских и учебных книг! Сколько написал планов и сам обдумал некоторые! Выучился географии, истории и даже арифметике. Шутки в сторону: он вложил свою душу даже в грамматику и свое небо перенес в систему мира, которую объясняет своему малютке. Он сделал из себя какого-то детского Аристотеля и знает теперь все, чему прежде учился; по знает по-своему и передает сии знания также по особенным, им изобретенным или найденным в других, методам. Я собираюсь учиться у него, между прочим, астрономии.

16-го марта.

У нас снова зима. Простите! Пора в Совет. От брата Николая не пмеем ни слова из Сицилии. Последнее известие о нем получил еще в Москве, и то только об отъезде его в Сицилию. Сию минуту получил письмо от Ивана Ивановича с прелестно-каррикатурным описанием заседания Общества любителей словесности.

17-го [марта. Москва].

В самом пылу болезни моей получил я от тебя какие-то стихи, кажется, твоего Козлова и, кажется, для моего «Телеграфа»; теперь их не отыщу: пришли же новый список и пришли еще что-нибудь Боратынского, Языкова. Сейчас нашел балладу «Разбойник» и отдам в «Телеграф». Не так ли? А не то беру на свою совесть разбойничий или Воейковский грех. Ради Бога, упроси его, чтобы он моего старья не перепечатывал. Ведь, право, терпенья нет!