Петр Вяземский - Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836

Я описывал Карамзиным мои похождения по тюрьмам, богадельням и больницам, прибавлю – и по бойням Парижа, ибо вчера видел первую бойню в свете, первым мясником в мире, блаженным Наполеоном, устроенную: 1200 быков, 250 коров, 4, 500 овец и пр., и пр. в неделю! Обществ здешних, кроме Гизо и Cuvier, еще не знаю. Едва поспеваю два или три раза в неделю к Тальме и в итальянскую оперу, и то усталый. Из русских бываю иногда у графини Бобринской и княгини Гагариной. С последней ездил к обеду церемониальному короля и видел все великолепие здешнего двора, уступающее нашему; но народный праздник шумнее и многолюднее нашего подновинского, хотя в сем году в день св. Карла и мало оказывали веселья и любви к королю, который угащивал народ колбасами и хлебом, и вином, из двенадцати домиков лившимся в Елисейских полях и, наконец, всеми театрами Парижа, куда безденежно пускали всю публику. Я шатался целый день по гуляньям и во дворце; везде видел толпы народа; но даже и при появлении короля у окна в Тюльери едва слабый «Vive le roi» услышали мы в разных пунктах сада, вероятно, наемными радующимися уставленного. В письме к Карамзину описал я мое здешнее житье-бытье: вытребуй, если желаешь, и прочти; повторять не хочется. Мы, то-есть, брат Николай и я осматриваем все и проводим все утро большею частию в местах ужаса и страдания. Редко удается отдохнуть, например, на кладбище Лашеза, где возвышаются кипарисы и памятники маршалам или скромные урны над современниками Лудвига XIV и славы его. Население кладбища не уступает парижскому; все усеяно гробами, а гробы – цветами и гирляндами: прекрасный обычай, который нам перенять трудно. На сих днях начну ходить в Palais de Justice слушать адвокатов и судей и учиться практической юриспруденции. Сегодня был там в первый раз, по не пустили в Уголовный суд, ибо судили за прелюбодеяние и, следовательно, не публично; но я видел отправляемых в загородные тюрьмы преступников: их сажают в фуры на рессорах и запирают, без цепей, с одним проводником. Тюрьмы, впрочем, немного лучше наших: богадельни и больницы под смлтрением орденских женщин («Soeur de la charité», «Les visitandiues», «Les filles de St.-Thomas») прекрасны. Все чисто и человеколюбиво. Часто, очень часто думаю о тебе и желаю, чтобы ты попал сюда, то-есть, не в тюрьму, а в Париж, хотя, впрочем, неимоверная рассеянность вряд ли бы даже и тебе понравилась. Без плана занятий здесь ничего не увидишь порядочно и не узнаешь Парижа. Это – малый мир, и одна часть света часто не знает о другой. Тальма, Тальма! Вот твое наслаждение! Но и он часто слишком играет в пиесах Soumet и Arnault; сегодня – в «Fille d'honneur»; но я зван к переводчику Шекспира – Гизо, коего и жена автор, на вечер и увижу там в хозяине дома бедность и благородство души. Русских мало вижу; с С. П. Свечиной, уехавшей до января в деревню, переписываюсь. Она приезжала сюда для меня недели на две и возвратилась к madame Ségur. Вероятно, вместо Англии, с братом Николаем я поеду в Италию к Сергею, ибо чувствую, что я еще не созрел для Англии, а в Италии нужны только глаза, воспоминания и Винкельман. Григорий Гагарин приглашает меня жить с себе (жена его уехала в Сиэнну), но я буду жить с братом Сергеем, на сих днях из Лозанны в Париж отправившимся- Из Италии – опять сюда и потом, уже соединившись в южной Франции с обоими братьями, в Англию.

20/8-го ноября 1825 г., после обеда. [Париж].

По приглашению Жюльена, мы были в годичном собрании Филотехнического общества. Секретарь оного, Villeneuve, прочел историю прошедшего года, которая могла бы быть короче. С утомительною подробностию исчислял он труды каждого члена Общества, между коими есть уже и умершие, не только труды но и надежды; например, желая уколоть Монморанси, который занял, вопреки справедливости, академические кресла, над чем все газеты смеются, секретарь сказал об одном из синих сочленов: «Он бы занял место в Академии, если бы Монморанси не предупредил его»; объявил о путешествии в Италию Лавинья и об издании графом Орловым басен Крылова и пр. Я почти ничего не удержал из его отчета, кроме того, что ос сказал о моральном характере Гельвеция. «Ses actions avaient refuté son livre», и стихи Жюльена:

Febré читал три басни: «La girouette et le paratonnerre», «Le menteur et le faux monnayeur» и «L'ignorance conduite par l'habitude, ou Les deux vieilles». Две последние очень замысловаты и хорошо написаны. Японский самодержец из двух преступников, из коих он может простить только одному, прощает не лгуну, а делателю фальшивой монеты; ибо лгун-ласкатель искажает нравственность людей и особенно царей, между тем, как другой лишает их только того, что легко приобресть можно. Мысль напоминает басню Крылова о Вольтере.

кончит автор. Басня о кривой и слепой старухе – самая либеральная; и кривая представляет собою тех, кто преследует всякое новое открытие, новое усовершенствование старых метод, как она мешает слепой старухе прозреть с помощию искусного оператора. Французы на словах иногда очень либеральничают, но хвастают еще больше. Не раз слышали мы в этом заседание, что Франция à la tête de la civilisation! Где же Англия? Lenoir, gardien des tombeaux de St.-Dénis, où les pierres sont des souvenirs et le marbre de l'histoire, читал описание египетских древностей, недавно привезенных сюда par m-r Passalaqua. Я еще не успел видеть сии древности, хотя они, как уверяют, очень примечательны. Naudet читал элегию «Le dissipateur mourant», гладкими, но не резкими стихами писанную, и один только я запомнил:

виноват, вспомнил и другой:

Президент общества, de-Ladoucette, хотел прочесть две басни, но не успел. За то Naudet прочел свой «Le Cerf aux abois et le Juge du village». Деревенскому судье предлагают наказать того, который смеется над его глупостью, а он возражает: «Если мы так строги будем к тем,

Bouilly, автор детских сказок, которого книги и в Москве во всех лавках, прочел длинную сказку о царевиче Богдане (Dieudonné), которого он воспитывает. Длина и плоскость сказки напомнили мне чтение в некотором царстве, к некотором государстве и в некоторой Императорской Публичной Библиотеке. Она войдет во вторую часть, то-есть, сказка, а не библиотека, des «Contes aux enfants de France». Баюкает он славно. Villeneuve прочел заключение похвального слова его недавно от оспы умершему Ласепеду, которое также напомнило мне некоторую Российскую Академию. Примечательнейшее в жизни и в смерти его то, что, когда Ласепед был академиком, у него было три рубашки; а когда его сделали президентом, то он сшил себе еще три. Сим заключил автор панегирик и доказал, что предок его был родственник славному другу бедных, St.-Vincent de Paul. М-r Vienuet прочел песнь из «Филиппиды», поэмы в стихах. Ни хорошо, ни худо, но есть описание сражений и пожара блистательное. Сбирались читать главу из романа, но время не позволило, и принялись за музыку, от которой я, однако ж ушел в Palais Royal обедать.