Эдвард Бис - Обвинение и оправдание

Неважно, во что и как дорого я одет. Важно, чтобы я был вымыт сам, чист и опрятен. Ноги должны быть в тепле, голова – в холоде. Желудок – в сытости. Мне были предоставлены правила гигиены, питания и обращения с деньгами. Я знал, как надо вести себя, если я потерялся, если оказался вдали от дома и проголодался, кому мог доверять.

В тот день я вышел из кафетерия не оглядываясь. Пересек дорогу, дошел до арки длиннющего девятиэтажного дома, на первом и втором этажах которого располагались различные магазины, кафе и рестораны, и только после этого повернулся и посмотрел на широкие, зашторенные светлыми тюлями, окна кафетерия. Все было спокойно. Погони не было.

Чем дальше я отдалялся от места преступления, тем больше возбуждался. К моменту, когда я дошел до арки и оглянулся, на меня нахлынула эйфория, и я начал хихикать, изо всех сил крепясь, чтобы не разразиться хохотом.

По всей вероятности, я начал осознавать, и чем дальше, тем сильнее, что могло произойти. Я мог быть пойман и не посмел бы убегать, потому что к этому не готовился. Продавщица из сонной курицы превратилась бы в ядовитую мегеру и трясла бы меня за шиворот или за плечи, крича со всей мощью: «Ах ты паразит! Я тя щас в милицию сдам. Щенок! Маленький воришка…» – и тому подобное. А я бы стоял, горел бы от стыда и позволял бы трясти себя, как куклу. Но кража состоялась, и я ликовал. Ликовал недолго.

Углубившись в арочный проход, я достал из уже замасленного кармана левое приобретение и почти сразу откусил. Я не ожидал, как это на меня подействует! Пирожок был семикопеечный, с повидлом и не печеный, как рекомендовалось моей мамой, а жаренный в масле. Такой продукт моей мамой потреблять не рекомендовалось. Определенно, я взял с того подноса, который ближе всего стоял к прилавку. Как замануха. Самый дешевый. Самый жирный. Самый невкусный.

Повидлом мы называли испражнения, и такой пирожок я не взял бы задаром. Но так как я его украл, то считал своим долгом его употребить.

Я насилу съел половину и сдался. Я не мог осилить это кушанье. С половиной несъеденного пирожка я стоял на краю пешеходной лестницы, спускающейся из арки, и не знал, как мне с ним поступить. Выкинуть в урну? Но я был научен не кидаться едой. Доесть? Нет, мне это было уже не по силам. И я сделал то, до чего не додумался бы взрослый. Я аккуратно положил его на самом видном месте лестницы в надежде, что кто-то заметит его и пристроит, как полагается; либо собака доест, либо кошка.

Позже, через час с лишним, я даже специально прошел через то место, чтобы посмотреть, что стало с половиной того пирожка. Его на лестнице не было. Я огляделся по сторонам, допуская, что кто-то мог просто пнуть его, но все было чисто. После этого я уже чувствовал, что часть моральной ответственности с меня снята.

Никому во дворе, в школе или семье я не обмолвился об этом случае даже намеком. Я не рассказывал ранее об этом никому. Зачем же я делаю это сейчас? Чтобы показать вам, уважаемый читатель, причины, приведшие меня в места чужестранного заключения? Посмотрите, мол, на меня: полулежу в сыром жарком климате, как в сауне, на тонком узком матрасе и калякаю шариковой ручкой оправдания себе и обвинения обстоятельствам? Нет. Это всего лишь эпизод моей жизни.

После того случая я решил для себя, что красть – это глупо. И зачем? Опыт мне подсказывал, что если чего-то хочется, то это можно просто купить. И я откровенно поделился этими мыслями с дворовыми друзьями.

Но что же это было тогда?

Была совершена кража – факт. Но это было импульсное влечение, абсолютно бессознательное либо, как говорят психологи, сформированное окружением на подсознательном уровне.

Я не хотел бы казнить себя за это, но я действительно считаю, что это было преступление, такое же преступление, как если бы взрослый не богатый, но обеспеченный человек, повинуясь импульсу, украл бы не пирожок, как я, а богатое ожерелье с бриллиантами в несколько карат. Хотя неважно что, а важно, что в первый раз в жизни и абсолютно не преднамеренно.

Представьте, что такому пионеру неизведанных чувств в кратчайший срок предъявили бы обвинение и поволокли в суд. Смог ли бы он доказать отсутствие намерений? Ведь они бы были налицо, то есть на видеосъемке. Поверил бы кто-нибудь, что он сделал это впервые, и, скорее всего, из-за того, что насмотрелся фильмов и наслушался комментариев? Смог ли бы он доказать, что стал жертвой социального внушения? Смог ли бы он представить себя в виде подчиненного гипнотическим установкам общества?

«Вы хотите сказать, что вы не намеревались украсть ожерелье в семьдесят восемь тысяч евро, а взяли его импульсивно? И так же импульсивно унесли к себе домой? И так же импульсивно переложили его из кармана в ящик своего письменного стола?» – судье с трудом удавалось бы не смеяться, задавая такие вопросы. Ему так же с трудом удавалось бы не удивляться, видя положительные, абсолютно искренние подтверждения!

Если такой человек совершит кражу при покупке других украшений и докажет свою обеспеченность, то… наказание может быть снижено даже до обыкновенного порицания. Да. Но если подсудимым окажется лицо безработное либо с банковским долгом, то… наличие при этом эпизоде другой покупки – хоть обручальных колец для своей свадьбы – не будет иметь влияния и считаться подтверждением его оправданиям. Такой будет рассматриваться как мотивированный к краже, так как по людской природе принято считать, что человек имеет намерения обогатиться. Так подразумевается людьми и, конечно, судьями. Добродушие, наивность и открытость такому на пользу не пойдут, и свадьбу придется откладывать либо отменять вообще.

Система правосудия, как видно, – это несовершенная система, в которой наличествуют составляющие неопределенности и предрасположенности.

Один из мифов, которым объято большинство людей, – это то, что преступник несет заслуженное наказание. Вроде того, он заслуживает то, что ему определено за его действия. «За что боролся, на то и напоролся», – поговаривают узколобые либо несут еще какой вздор. Может ли преступник в своем лице быть ответственным за то, за что ответственно все его окружение? Ведь мы не должны забывать, что он продукт общества. Понятно, что абсолютная нелепость – рассуждать о заслуженности наказания за единичный поступок, на который оказывало влияние все его окружение.

Можно сказать также, что наказание – абсолютно неэффективный метод перевоспитания. И более того, что наказание абсолютно неразумно. И добавить авторитетное: это понятно не только выдающимся мыслителям или философам, но и каждому рассудительному человеку.

В наказании все: человеческие амбиции; людские страхи; жажда крови; жажда преобладания; и все пагубное, слабое, основанное на нижайших инстинктах. Наказание приемлемо только потому, что сознательно, но неразумно. Рассудительный человек не заметит в этом ни противоречий, ни парадокса.