Эдвард Бис - Обвинение и оправдание

Могу сказать сейчас, только чем именно я не занимался. Тем, чем заниматься по понятиям тогда было низко: сутенерством и наркоторговлей. В остальном мы были достаточно мобильны. Говоря «мы», я имею в виду также других людей, которые, повинуясь обстоятельствам, стали объединением. Конечно, преступным.

Было бы неправдой, если бы я сказал, что со временем мы прекратили работать в России и стали это делать за рубежом по идейным соображениям. Нет. Все, как вся наша жизнь, произошло стихийно. Сменились обстоятельства, мы им повиновались.

До 32 лет я ни разу не был арестован даже по подозрению. Стал ошибочно полагать, как и многие в таком случае, что в этом моя личная заслуга. Я думал, что руководствовался своим умением, опытом и знаниями. Не замечая очевидного, что и умение, и опыт, и знания – это атрибуты всего человечества, всего моего окружения. Они не возникают сами по себе, а формируются обществом.

Говоря начистоту, Таиланд – вовсе не та страна, в которой следовало бы планировать преступление. Уже по приезде стало видно, что в густонаселенном обществе отсутствуют предполагаемые дыры, куда можно было бы неожиданно влететь, а следом выйти с ценностями и раствориться в пространстве. Совершенно правильно было бы прекратить поиски объекта, вернуться домой, а следом, если захочется, слетать в ту страну, где схожее уже сделать получалось, либо подыскать новую. Но мы остались. Хотя не все.

На третьем месяце нашего пребывания мой братуха Илья 1 1 Имя изменено. заявил о том, что отказывается принимать участие в задуманном. К тому времени ошибочная цель уже была нами выбрана и мы совершали подготовку. Сообщил Илья это вечером при всех нас четверых совсем неожиданно, так что никто не сумел подобрать слов или спросить о причинах.

Молча улеглись на кровати до мудрого утра, но утром выяснилось, что Ильи уже нет! Его не было ни днем, ни ночью, ни следующим днем, ни следующей ночью. Усугублялось все еще и тем, что его модный чемодан стоял полуполный в прихожей, а его дорогие, от кутюрье манатки висели в шифоньере. Получалась, что он вышел в кроссовках, шортах и футболке.

На второй день в полном недоумении я позвонил в Россию его матушке. Объяснил свою озабоченность, рассказав правду, что Илья пропал! Что он вышел из номера и стал недосягаем для телефонной связи. Его мама говорила, что ничего не знает и что он ей не звонил. Говорила убедительно, удивленно, но… чересчур спокойно. Как я понял позже, лгала.

На четвертый день ни я, ни двое моих оставшихся компаньонов не знали, что думать и что предпринять. Домашние Ильи отрицали его присутствие, как и контакты с ним по телефону. Обращаться в полицию имело бы смысл в том случае, если бы мы были истинными туристами и если бы Илья не заявлял о своем отказе. Но ведь он мог покоиться на дне моря. Плавал он убого. Мог попасть в аварию и свернуть себе шею. Водил мотоцикл он тоже несвязно. Оставалось звонить ему домой снова. Но в тот день трубку взял он сам.

– Илья?! – удивился я. – Ты когда прилетел?

– Сегодня утром.

– Твоя мать говорила, что ничего о тебе не знает.

– Да… Она, это… – остальные слова не лезли. Илье сложно давалась правда, мне сложно давались вопросы. Мы неловко молчали.

– Ты в чем прилетел-то? В шортах и футболке, что ли?

– Дааа… – развеселился он.

Он смеялся. Он радовался такому финалу. Я даже мог видеть, как светилась его квартира. Как светился он сам. Он даже не хотел понимать моих переживаний! Он, переполненный чувством какого-то нелепого восторга, не хотел понимать чужих тревог.

Не знаю, как долго бы он смеялся, если бы я наконец не задал ему «философский» вопрос, на который он не ответил:

– Слышь, ты! – повысил я голос, меняя тон. – Х… ли ты вообще съе… ся, как крысеныш?!

Телефонная трубка не ответила. Она промолчала, а следом задалась зуммером. Философия осталась не понята.

Люди изменчивы. Человек меняется всю свою жизнь. Он растет, набирается опыта, а после стареет либо как мудрец, либо как зажиревший невежа.

Не знаю точно, что заставило Илью нестись от нас тогда сломя голову, прятаться, отключая телефон, и бояться. Но знаю, что нечто он узрел и этим не соизволил поделиться. Хотя свой выстрел в ту поездку он сделать успел. Неуклюжий, но эффектный.

Это произошло, когда мы проживали в объемных съемных апартаментах на тридцатом этаже «Джомтьен кондоминиум». Прекрасное место для отдыха.

В вечер, когда два моих подельника вернулись из Камбоджи с двумя стволами и всего двумя полными обоймами – негусто, но также и не пусто, – Илья схватил один из них, загнал обойму, перезарядил, загнав патрон в патронник, и нацелился на картину, висевшую на стене. На мои замечания не играть с пистолетом, когда он заряжен и взведен, он медленно перевел его на меня, как на цель! Повторное замечание не целиться в человека, если не хочешь его убить – что ж, таковы правила войны, – он пресек, продолжая целиться мне прямо в переносицу, глупо, криво при этом ухмыляясь.

Нет, парень он был славный, хотя в некоторые моменты «сложноват». Мне ничего не осталось, как смириться с его бестолковым упрямством. Я ушел в свою спальню и закрыл дверь, чувствуя, что в своей игривости он просто сделает это импульсивно. Так вскоре и произошло.

Я лежал на постели в своей спальне и размышлял, не обращая особо внимания на шум из зала. В нем был включен телевизор на полную мощь. «Бам!» – услышал я, и все стихло. Это был выстрел! Определенно макаровский. Я вскочил с постели, схватился за дверную ручку, но помедлил, прежде чем открыть дверь. Сначала я прислушался к тишине.

Предчувствуя, что что-то уже случилось, и возможно, может случиться еще, я очень осторожно вошел в зал. Я увидел, что Илья прикрывает дверь спальни, в которой спали два прибывших путешественника. Тогда я даже успел подумать о том, сколько выстрелов я слышал. Один или несколько? Вроде один, и все смолкло. Но может быть, я услышал только один, потому что перестал греметь телевизор? И если это был выстрел – а это был выстрел, я помнил исходившее от стен звенящее эхо, – то почему он выходит из спальни пацанов?! Не перестрелял ли он их по обкурке?!

Все думы отпали, как только я увидел лицо Ильи. Вид у него был озадаченный и виноватый.

Балуясь со взведенным стволом перед включенным экраном телевизора, целясь в персонажей, как в одной из своих компьютерных игр, в которые он любил зависать, он совершенно непреднамеренно нажал курок. Пуля попала точно в центр кинескопа и мгновенно разнесла все жизненно важные схемы и платы. Телевизор незамедлительно смолк, а апартаменты залились эхом выстрела.

Двое приехавших из Камбоджи были так сильно вымотаны контрабандной поездкой, а особо переходом границы, что спали как уже убитые, естественно, ничего не слыша. Илья приоткрыл дверь их спальни, чтобы убедиться, проснулись ли они. Я остался рад, что он не стал проверять меня! А то ведь мог бы подумать что угодно и среагировать так, как не надо.