Орбел Татевосян - Третья диктатура. «Явка с повинной» (сборник)

С первой же зарплаты снял у частников флигелечек, отдельно стоящий в их дворе. На шахте как «своему» выписали тонну угля (вдвое дешевле, чем за ту же тонну начисляли зарплату бригаде навалоотбойщиков: такова была советская экономика, увы). Была в домике «буржуйка». Где-то «радиоприемник» (махонький такой, «москвич» назывался) раздобыл. Не помню даже, откуда он тогда взялся. Короче, зажил барином в ожидании приезда молодой жены, последовавшей под самый Новый год, через месяц после меня.

Шахта. Донбасс. Уголек… Слова всем знакомые. Представили бы вы себе, что это за ад, кто там работал. Около 70 процентов – бывшие уголовники. У них – иерархия, порядок. Хотя все – из «мужиков» (по лагерной терминологии, т. е. они и в зоне тянули лямку, работали). Попадались, верно, и местные потомственные шахтеры, как бы костяк. А все больше – всяких авантюристов, неудачников, а то и просто любителей длинного рубля… У меня быстро появились два друга-грузина, один белорус (его почему-то ягутом кликали, хотя был Васей). «Бугром» у нас был Ванька, 29 лет (10 из них отсидел за убийство).

Шахта – подземное хозяйство на глубине сотен метров (где как). Сначала проходят вертикальный ствол до того горизонта, где угольные пласты. Там – горизонтальные выработки руддвора: большие «залы» для маневров электровозов, подкатки-откатки вагонеток, из коих целые составы образуются. От руддвора – горизонтальные «штреки» в разных направлениях, коридорчики сечением, на глаз, 2х2 м. Иногда удавалось одновременно с проходкой штрека закладывать и лаву, метров так на 20–30. Дальше навалоотбойщики продолжат выработку пласта, пока есть в нем уголь. Лавы-забои в Донбассе изнурительные. Говорили, что при пласте угля в 60 см считалось целесообразным извлекать добро. В нашей шахте благодать, пласт – 90 см, в лавах (а их в каждой шахте – несколько, расчет – по суммарной производительности всех забоев и возможности шахтного ствола выдавать продукцию на-гора) можно и на коленях работать, а не лежа на боку ворочать совковой лопатой. Без лопаты не обойтись. Комбайн есть, но он пласт целиком не захватывает, уголь пойдет с большой примесью породы. Верх-низ пласта за комбайном уже вручную приходится разрабатывать, сантиметров 10–15. Работа навалоотбойщика и есть: на коленях, ползком остатки угля «выковырять» со свода и из-под себя и следом за комбайном крепить кровлю деревянными столбами (уже и тогда говаривали, что есть универсальный металлический крепеж многоразового пользования, но мне видать оный не довелось). Дело осложнялось еще и тем, что пласты угля никогда горизонтально не лежат. У нас он был под углом 18°, из лавы уголь с грохотом летел вниз на транспортер по желобку «рыштаков», соединенных меж собой по длине своеобразных «стиральных корыт», лежащих по всему склону лавы. Шесть часов без перерыва и перекура. Впрочем, это разве что лишь правила техники безопасности. В Донбассе нарушения запрета курения обычны. Выбрали момент (скажем, перебои с порожняком, «Совок» же!), «тормозком» перекусили (у всех еда с собой, в шахтах «ресторанов» нет), ну и коллективно перекурили, при строжайшем запрете. Выброс метана – довольно редкое явление в этих краях, не как в Кузбассе или в самой столице края Донецке. А курить-то охота!

Работа в шахте началась у меня в бригаде веселой молодежи. Наша задача – обеспечить забой и проходимые новые штреки пиломатериалом. Для лавы – подбойки (хвойный кругляк сантиметров 10–15 в диаметре, длиной 90 см) и горбыль для кровли. А проходчикам – что заранее заказано-заготовлено на «горе». Те же 4 смены, та же черная пыль толстым слоем под конец смены, та же веселая озорная мужская баня по выходе на земную твердь («Парень, да что же ты в шахте делаешь? С таким инструментом на сочинских пляжах надо работать, дуралей!»). У мужиков страсть – выглядеть острословами.

Мне тогда непонятно было, с чего они так бесятся. Ну, представьте, в шахте на всех участках телефоны. Под 8-ое марта шалопай решил подшутить. Снял трубку и телефонистке: «Срочно главного инженера, домой прямо звони». Та и не подумала ослушаться: звонки из-под земли подлежат немедленному соединению, в любой час дня и ночи. В 12 ночи – сонный голос главного инженера в трубке. «Леонид Василич, с праздником!» «С каким-таким еще праздником, мудак, в полночь-то?» «Ну, как же, восьмое марта уже наступило». «Я тебе что – баба, что ли?» «Баба – не баба, а блядь-то порядочная». Шахта, поди, всю ночь гоготала. В отличие от начальника, главного не очень жаловали. Вычислили же паршивца элементарно. Телефонистка сразу и доложила: с 9-го бремсберга звонили. А дальше все просто. Какой бездельник мог оказаться у телефона в разгар работы? Конечно, лесогон. Их всего 5–6, кто посмел? Понятно, этот бандюган. Наутро прямо из душа повели к главному (начальство в 7 утра всегда на месте). Думаете – избили, выгнали, оштрафовали? Пожурили и отпустили. Потом, встречаясь иной раз под землей (главный нередко спускался туда в дневную смену), они очень тепло здоровались за руку при возгласе главного: «Ну, ты, блядь, даешь!» и молчаливой улыбке нашего Ваньки.

Мне потребовалась аж пара десятков лет, чтобы понять механизм смягчения людской злобы. В «Совке» такие отношения на производстве не часто встречались. Лишь десятки лет спустя понял, в чем дело: сытые добрее! Жлобство и злобство соседи не только по своим начальным буквам на русской клавиатуре компьютера, а родственники по жизни. Помните сцену поджога женщины на бензоколонке в конце «Острова Крым» Василия Аксенова? Ни за что, от одной лишь злобы (в цветущей стране вдруг перестало хватать бензина) иные (увы, многие!) «человеки» звереют. И генетика тут ни при чем, осмелюсь возразить известному генетику Эфраимсону. Полвека спустя Австралия вызвала наше с Натальей изумление. Потомки каторжников из Британии в 5–6-м поколении самые честные и праведные люди из встреченных нами. Нынче, по истечении полувека с моей «шахтной» поры, есть у нас и основания судить: много где побывали, кое-что повидали.

Австралия. Мы в гостях у Ксении, 90-летней тети моей жены. Вышли как-то утром вместе в центр ее городка Куума (10 тысяч жителей, она тут с 49-го, ее все знают) по разным делам. Мы с женой – в магазин, Ксения – в отделение банка, снимать деньги со счета и забрать кое-что из личного сейфа. Договорились: она подождет нас в банке, потом уже вместе походим. Вот воссоединились, посетили вместе еще пару магазинчиков и пошли кофе пить в известную в их городке «французскую» кофейню. Попили-поболтали (минут 40–45), пора и рассчитаться. Полез в карман, и Ксения засуетилась платить… Тут-то и выяснилось: сумку «посеяла». Она особо не расстраивается: найдется, куда ей деться? «А что там, соблазну много?». «Не очень. Доллары, что сняла со счета, да еще слиток золота из сейфа забрала. Там мой паспорт, вернут». Восстановили в памяти, где побывали и где могла оставить. Наталья пошла по маршруту. Зашла в банк под конец: не оставляла ли… «Вот же она, ее сумка, где оставила, там и стоит». Забрала, принесла тете. Не тронута! Бывают ли такие каторжники? Они же двери своих домов практически не закрывают. А дома-то, дома! Целые стены стеклянные. Соблазн какой! Но о грабежах там не слыхать.