Алексей Ухтомский - Правда сердца. Письма к В. А. Платоновой (1906–1942)

Из гостей, посещавших меня здесь, наиболее «неприятный» – неожиданный знакомец Ваш Егор Эсаулов! Он приехал с женою из бежецкого имения; очень изменился, постарел даже, – видимо, в довольно твердых и разумных руках своей супруги сделался положительнее, покойнее. Дай Бог им сжиться!

Жена его – родственница здешних Мусиных-Пушкиных, производит впечатление неглупой женщины, и, должно быть, не без характера. В этом (если это так) спасение Егора. У матери моей я еще не был, и тяжело думать, что придется пойти туда.

Не смею я обратиться к Вам с просьбою – жалко Вашего времени. Но может быть, что не далеко будете и не очень Вас затруднит, а мне очень важно было бы справиться, как зовут г-жу Советову (мать Саши Советова, о котором я говорил Вам). Она только что написала мне письмо, а я ответить не могу, ибо не знаю (забыл!), как ее имя. Они сейчас еще на даче, но городская их квартира на Васильевском острове, Кадетская линия, д. № 29. Это у церкви Великомученицы Екатерины. Если бы Вы там на дворе по секрету справились, как зовут эту женщину, было бы хорошо. Саша заболел, не знаю, решатся ли на Духовную Академию и на монашество; мать пишет, что пришлось уже прибегать к помощи Бехтерева. Бедный мальчик разнервничался. Они просят помочь ему, а я пока вот и отвечать им еще не могу… Господь с Вами.

13 октября 1912

Милый друг, я нисколько не сомневаюсь, что наше дело с Вами, – все, с начала до конца, сказанное мною Вам и Вами мне, – было перед Богом сказано. До сих пор это так и было, и необходимо, чтобы так было и впредь. Про 22 октября я, конечно, не забывал и не мог забыть. Вы и знаете, что об этом я не мог забыть. Все время в Рыбинске жил я с этою памятью, с нею становился на молитву, да укрепит Господь исполнить на Казанскую, – наш родовой праздник, – нашу с Вами мысль. Радостно и встретился я с Вами после Рыбинска, потому что уверен был, что мысль наша удастся.

Но теперь я еще раз прошу Вас, друг мой, не поскорбите на меня и исполните мою просьбу – отложить дело до рождественских каникул. Перед Богом мы с Вами подали руку друг другу не теперь, а давно, и перед ним мы уже одно, насколько пребываем в Его любви. Вопрос ведь не в том, по-моему, чтобы взяться теперь за руки пред Богом, но чтобы люди признали нас и наш союз. Вот это то людское признание, людское оповещение нашего дела отложим еще, прошу Вас. Мне хочется, чтобы Вы послушали эту просьбу мою не со скорбью, а со светлою душою, ибо нет тут места скорби: перед Богом, верю я, мы уже соединены давно, и вот Вы, как друг, как жена, помогите мне исполнением того, о чем прошу, и не отнеситесь ко мне с недоверием.

Сейчас есть ряд обстоятельств, которые заставляют желать, чтобы обо мне, насколько возможно, не было слышно и чтобы обо мне поменьше говорилось. Я только что вступил в старостинство, и внимание очень многих с сомнениями, отчасти и недоброжелательством, направлено в мою сторону. Нужно некоторое время в молчании приучить к себе, постепенно встать на твердую землю. А мне ведь надо утвердиться на твердой и самостоятельной позиции не только в отношении той партии, что готова напортить мне дело, как стороннику отца Семена Шлеева, но и в отношении самого отца Семена, ибо многое в его образе действий претит мне, а при моем старостинстве он может и склонен делать то под моим флагом. Нужна бдительность в обе стороны, а для этого, пока дело совершенно вновь, нужно, повторяю, чтобы обо мне помолчали, успокоились, присмотрелись.

Другое, подобное же, обстоятельство в университете. Разносится по университету и университетским кружкам слух, пока неясный и глухой, что в министерстве была, а может быть, и есть мысль назначить меня профессором физиологии на место Н. Е. Введенского. Помните, я говорил Вам, что Н. Е. дуется почему-то на меня и мы с ним не разговариваем? Теперь это объяснилось до крайней степени: именно в ту пору, когда началось это охлаждение между нами, до него и довели разные недоброжелатели слухи, идущие из министерства; я уверил Н. Е-ча, что я-то лично виноват в этой идее министерства менее всего; мало того, идея эта ставит меня в довольно тяжелое положение пред факультетом, которому министерство думает навязать профессора «по назначению», нарушая право факультета избирать своих членов. Вот в этом отношении опять надо, чтобы разговоры обо мне улеглись, по крайней мере на некоторое время. Н. Е. Введенский теперь, – когда дело несколько выяснилось, – говорит, что сам очень был бы доволен моим назначением, что мы с ним ужились бы, если бы он оставался при лаборатории и т. п. Но, во всяком случае, надо встать в более удовлетворительное положение по отношению к факультету, чтобы назначение со стороны министра не носило характера резкой демонстрации против факультета и факультет видел бы во мне более или менее своего. Вот мое чутье говорит мне, что и здесь начало моего приват-доцентства должно быть потише, и в первое время лучше, чтобы обо мне помолчали, ненадолго забыли бы обо мне.

…Итак, если можете, то со светлою и ясною душою исполните мою просьбу и будьте мне в этом помощницей: отложим наше дело, т. е. собственно оповещение нашего дела перед людьми, до рождественских каникул. Как бы подпорою моей просьбы является и то, что икона Владимирской Божией Матери все еще не окончена Чириковым, и 22-го октября, как в минувшую Лазареву Субботу и в минувшую Пасху будем знать, что пред Богом мы уже соединены и пребываем одно, насколько пребываем в Его любви. Еще вся жизнь перед нами впереди, может быть – длинная жизнь, много дела перед нами…

Сегодня, одновременно с Вашим письмом, я получил письмо от А. Ф. Березовской из Рыбинска. Она опять умоляет помочь ее сыну, который теперь околачивается в Петербурге в ожидании места. Не можете ли, друг мой, помочь? По крайней мере, есть ли надежда впереди у Ваших знакомых? Не откажите и сделайте, что можете. Я до известной степени виноват в том, что парень приехал сюда. Попробуйте почву у Мясоедовых. Я до крайности не буду прибегать к помощи Ахлестышевых или Кривошеиных, так как там у меня намечена уже протекция для Левичева и исполнить ее следовало бы для умиротворения в нашем приходе.

Яблоки я получил к себе уже дня три, но все не нахожу энергии перевести их к Вам, ибо это целая бочка пуда в три. Как бы их переправить?

Молюсь, чтобы Господь Вас вразумил, укрепил и порадовал Ваш дух, чтобы Вы исполнили мою просьбу, как житейскую просьбу в начале нашего длинного, может быть, пути.

5 января 1913

Дорогой мой друг, спаси Вас Христос за письмо, осветившее меня радостью сейчас, когда я только что вернулся от Крещенской вечерни. Спасибо Вам за сочувственное слово по поводу кражи Св. Креста в Никольской церкви. Это, конечно, тяжело для праздника. Видимо, есть домашний вор!