Тим Бауэршмидт - Долой возраст, к чёрту дом!

Разумеется, можно путешествовать крайне осторожно, но мы любим рисковать. Когда мы вынуждены действовать не по плану, мы получаем новые ощущения, которые в противном случае просто прошли бы мимо нас. Иногда мы просыпались от того, что под окном нашей спальни лосось метал икру, иногда после ежегодного празднования Четвертого июля у нас оставались силы, и мы шли плавать на доске под покровом ночи. Сорванные планы – это возможность еще раз почувствовать, насколько человек – существо маленькое и легкое под голубым небом Америки. Однажды, когда мы спонтанно решили заехать в магазин и пополнить запасы провизии, мы почувствовали себя детьми: Рейми залезла на магазинную тележку, до краев набитую продуктами, а я толкал ее вдоль всей парковки, пока мы не добрались до нашего фургона. В ее смехе слышалась неподдельное веселье.

Кочевая жизнь – это простота и свобода. Мы с Рейми наслаждаемся ими, они защищают нас от суеты современности. Чем меньше мы имеем, тем меньше мы должны и тем меньше мы беспокоимся. Мы просыпаемся и засыпаем не по будильнику, а с восходом и закатом солнца, мы гуляем, играем, читаем и едим в соответствии с собственными биоритмами, в этом и есть прелесть кочевой жизни.

Мы были сродни тростнику, колышущемуся на ветру: мы жили просто и путешествовали налегке, а Южная Калифорния была нашей путеводной звездой. Наш первый «Airstream» стал для нас неожиданным и незапланированным подарком, который спас нас, точнее, научил жить по-настоящему: с горящими глазами и открытым сердцем принимать то, что предлагает жизнь.

Пятнадцать раз у нас с Рейми была возможность поговорить с моими родителями о том, чего бы они хотели в будущем. Именно столько раз она отправлялась со мной в путешествие в их родной дом в Мичигане. Когда она впервые приехала к ним, маме и папе исполнилось порядка 65 лет, возможно, тогда говорить об этом было еще слишком рано. Если честно, нам даже не приходило это в голову. Они все еще могли сами позаботиться о себе и были полны сил. Однако ближе к 80 годам они стали более беспомощными и начали медленнее ходить. Мама больше не могла спускаться в подвал, поэтому стирать белье теперь приходилось папе, ей также стало тяжело готовить полезную еду. Папа взял на себя обязанность забирать письма из почтового ящика через дорогу. Тем не менее они не сдавались.

Каждый год, когда мы гостили у них в течение недели или чуть больше, мы изо всех сил старались поддерживать их. Я занимался домом, а Рейми работала во дворе. Я выкинул старые ковры, установил пожарные сигнализации, прикрутил поручни, за которые они могли держаться. Я наготовил еды на целый год и заморозил ее в холодильнике, который притащил из подвала. Короче, я сделал все, кроме самого важного – разговора.

«Не обязательно решать все сегодня, – сказала мне Рейми, – у нас еще есть время».

Я глубоко вздохнул и замолчал, возвращаясь к игривым дельфинам, окружившим нас и снующим туда-сюда под моим серфом.

Наш отдых в Южной Калифорнии подходил к концу, многие уже собрали вещи и уехали. Те, кто не любил прощаться, уходили по-английски, проще говоря, сбегали тайком. Педро, напротив, устраивал из своего отбытия целое шоу: вся округа слышала, как он трубит в охотничий рог. Каждый отъезд был по-своему уникален, впрочем, как и люди, которые жили на полуострове.

Мы тоже начали собирать вещи через несколько недель. Мы смывали соль с пляжных принадлежностей, укладывали их на крышу фургона и закрепляли веревками. Мы сняли гамак с деревьев, сложили тент и упаковали его в сумку. Мы постарались вытряхнуть весь песок из фургона и прицепа, но знали, что до конца сделать это невозможно.

Затем мы отправились вверх по гористому полуострову на север, по шоссе мы проехали через винный регион Южной Калифорнии до города Текате, расположенного на границе с США. Так началось наше ежегодное путешествие, нам предстояло проехать 5000 миль через всю страну, навестить друзей и родственников и остановиться в Мичигане у моих родителей. Мы даже не догадывались о том, какое сильное потрясение нас ожидает.

Жизнь – хрупкая штука. Мы часто говорим это, но в большинстве случаев мы просто думаем так, не чувствуя этого сердцем. Мы воспринимаем людей как данность, забывая о боли и страданиях. Мы не говорим самых важных слов, откладывая их на потом. Так и мы с Тимом пытались отсрочить разговор с его родителями о старости, в особенности о том, как они хотят провести остаток своих дней. Почему же так сложно было обсудить это? Почему мы продолжали уходить от темы, а вопросы, которые мы так хотели задать, словно застревали у нас в горле? Что же делать, когда этот момент наступит? Неужели нам не оставалось ничего, кроме как смириться с тем, что все мы смертны? И есть ли шанс сказать «да» жизни, смотря в глаза смерти?

Наконец, в очередной раз отправляясь навестить родителей, мы твердо решили получить ответы на свои вопросы. «Уж в этом году нам точно хватит смелости поговорить об этом», – думали мы, но, как обычно и случается, обстоятельства сыграли против нас.

Каждый раз, когда мы приезжали, мама Тима, моего мужа, пекла для нас печенье. Причем оно всегда было разным. А папа Тима, Лео, помогал ему с парковкой. Но в этот раз, пока мы ставили наш «Airstream» на подъезде к дому, из небольшого кирпичного дома никто не вышел.

Без слов мы оба поняли, что переживаем. Мы быстро подошли к дому, поднялись по лестнице ко входу, открыли дверь и через сени направились в кухню. Пахло горелым.

Что-то явно было не так. Случилось что-то очень плохое.

«Мам? Пап?»

Ответа не последовало.

Тим выключил духовку, даже не заглянув внутрь.

Часы Лео пробили невпопад. То же самое произошло и с еще двумя его часами. А дедушкины часы, которые Лео исправно заводил каждое воскресенье, не работали. По телевизору, стоящему в гостиной, шли гонки, но стулья, на которых обычно сидели Норма и Лео, пустовали. Тогда мы прошли в большую комнату в задней части дома.

Там мы и нашли родителей Тима.

Сначала нам показалось, что все в порядке. Но затем мы увидели, что Лео, сгорбившись, висит на плече Нормы, а лицо его искажено болью. Моя свекровь, женщина хрупкого телосложения, с трудом держала его, левой рукой опираясь на палку.

Они медленно шли нам навстречу. На каждом шагу он вскрикивал от боли, не узнавая нас.

Мы поспешили к ним. Тим обхватил Лео, а я – Норму.

«Мам, что случилось?»

«Пап, поговори со мной, что происходит? Когда это случилось?»

«Осторожно, коврик! Не споткнись!»

«Держись за меня».

«Пап, я держу тебя».

«Все будет хорошо».

«Сейчас я усажу тебя на стул».