Галина Майорова - Александр Васильевич Колчак: «Нет ничего выше Родины и служения Ей»

Правда, ради объективности, наверное, стоит сказать и о том, что, по воспоминаниям капитана «Зари» Н. Н. Коломейцева, «…на всякую работу, не имеющую прямого отношения к судну, [Колчак. – Авт. ] смотрит как на неизбежное зло». Иначе говоря, с большим увлечением Колчак делает только то, что, с его точки зрения, было необходимо или вызывало у него интерес. Собственную же работу он делал отменно.

Александр Васильевич постоянно вел гидрологические и океанографические замеры; выходя на катере, промерял глубины; дежурил на метеостанции, вел наблюдения за земным магнетизмом. Помогал зоологу Бируле – брал пробы грунта морского дна, собирал водоросли и живые организмы. Совершал поездки по суше, исследуя малоизвестные места побережий материка и островов. Особый интерес у него вызывало изучение состояния морского льда. С началом льдообразования он вел наблюдения за этим процессом и определил, например, что толщина покрова доходит до 180 см и зависит от суровости зимы. Все эти наблюдения позднее легли в основу обширного научного труда «Лед Карского и Сибирского морей».

«Наш гидрограф Колчак – прекрасный специалист, преданный интересам экспедиции», – писал Э. В. Толль в дневнике. Поэтому и спутником своим во время поездок по тундре начальник экспедиции чаще всего брал Колчака. Так было во время закладки продовольственного депо в заливе Гефнера для весеннего обследования берегов Таймырского полуострова (10–18 октября). Сопровождал Колчак барона Толля и во время весеннего путешествия через мыс Челюскина вглубь полуострова.

И во время плавания вдоль побережья, и в любых поездках по суше Колчак непременно вел морскую и топографическую (маршрутную) съемку, постоянно уточнял координаты приметных ориентиров астрономическими определениями. На основании этих записей и схем впоследствии были существенно изменены физические карты побережья Сибири от о. Диксон до мыса Челюскина, сделанные по данным прежних экспедиций, а Колчаком составлена карта рейда шхуны «Заря».

Приближалось Рождество, потом Новый год. В такие праздничные дни для всех членов экипажа совершались богослужения. Матросы пели молитвы, Евангелие читал… Колчак. Элемент религиозности в его характере отсутствует во многих исследованиях жизни будущего адмирала. Более подробно об этом пишет в своих воспоминаниях его сын Ростислав: «Александр Васильевич был очень верующий, православный человек, его характер был живой и веселый (по крайней мере, до революции и Сибири), но с довольно строгим, даже аскетически-монашеским мировоззрением. У него были духовники, монахи, и я слышал, как он, будучи командующим Черноморским флотом, навещал одного старца в Георгиевском монастыре в Крыму. Вероятно, эти черты были заложены его матерью». [11] Максимов В. Е. Звезда адмирала Колчака. Из семейной хроники, написанной сыном Адмирала Ростиславом Александровичем. Челябинск, 1993. С. 195.

В кубрике устроили самодельную елку со свечами, из тайника вытащили заветный ящик с надписью: «Вскрыть на Рождество 1901 г.». В нем оказались подарки от президента Академии наук: шашки, домино, головные щетки, коробки сигарет и проч. В конце вечера барон Толль произнес замечательные слова о том, что праздник этот «знаменует искреннюю дружбу, без которой не может завершиться ни одно задуманное дело».

Полярная ночь шла заметно на убыль. В полуденные часы все ярче и ярче пылала багрянцем заря, предвещавшая возвращение дневного светила. Наконец, на горизонте показался край Солнца – это было 21 января 1901 г.

Начиналась самая активная и ответственная часть любой арктической экспедиции – поездки ученых в те малоизученные уголки прибрежной или островной территории, которые значились в плане различных исследований. Считая, что западная часть Таймырского полуострова достаточно изучена, исследовательские поездки Э. В. Толль направлял в основном на восток, к мысу Челюскина, и на север. Обычно в поездках ученых сопровождали матросы (Колчака чаще всего – матрос Василий Александрович Железников), которые, быстро освоив езду на собачьих упряжках, становились заправскими каюрами.

В начале апреля Колчак вместе с бароном Толлем отправляются в давно запланированную поездку на восточный берег Таймыра, к полуострову Челюскин. Именно в этой поездке Александр Васильевич впервые по-настоящему и познакомился с тем Севером, который называют краем вечных льдов, студеных морозов и бешеных ветров.

Все началось с того, что из-за недостатка здоровых собак пришлось отказаться от второй упряжки и от помощи матросов, часть груза заложить в склад на берегу моря и в это длительное путешествие отправиться вдвоем, на одной упряжке с 12-ю собаками.

41 день продолжалось путешествие, пройден путь более чем в 500 верст… На протяжении всего пути Колчак вел астрономические замеры и топографическую съемку, делал расчеты и дневниковые записи. Провести же геологические исследования не удалось, хотя Толль был прежде всего геолог. Пройти вглубь Таймыра помешали погода, усталость и обыкновенный голод.

Беглый же взгляд показал, что Таймырский полуостров – это обычная тундра, т. е. однообразная пустыня со спусками и подъемами, с гранитными валунами и конусообразными холмами (байджарахадами). «О геологии этих мест не удалось составить себе ясного представления, – писал Толль в дневнике, – и это немногое стоило нам полных лишений 40 дней тяжелейшей работы и жизни нескольких собак».

Пережитые трудности, неимоверные лишения и тяжелейшая работа состояли как бы из отдельных моментов. И на первом месте оказалась собачья упряжка: груз, нарты и сама собака. Груз оказался таким тяжелым, что собаки сразу останавливались, если на нарты усаживались оба путника. Так что Толлю и Колчаку приходилось попеременно бежать рядом с нартами. Именно с этого и начиналась та страшная усталость, когда дыхание рвется, застревает кусками в глотке, потом опять рвется, превращаясь на холоде едва ли не в стекло, до крови обдирающее горло; когда каждый шаг вперед – это боль разбитых, скрюченных холодом мышц; когда ничего не видишь вокруг, кроме красного лица своего товарища, красного неба и блескуче-красного, выжимающего из глаз слезы, снега…

Собаки останавливались и тогда, когда Толль, взвалив на себя обязанности каюра, переставал подавать им резкие команды или громко разговаривать с ними по-якутски: русского языка они просто не понимали.

Кроме того, барон должен был сочинять им различные небылицы: «Скоро будем дома! Там будет много вкусного корма!» и проч. В результате барон охрип, а Колчака собаки вначале не слушались совсем.

Потом началась снежная слепота. Еще бы – чистейшей белизны снег, яркое солнце: зима уже шла к концу, приближался полярный день. А к утомительным гонкам с собаками постепенно стали прибавляться пот, жара и, самое страшное, полупустой желудок. Кончались продовольствие, горючее, собачий корм.