Array Коллектив авторов - Сергей Есенин. Подлинные воспоминания современников

Нет; здесь или там, – и здесь еще больше, нежели там, – обязаны мы помнить, чем грозит безмерность, безволие, безответственность. Каждому из нас пора собрать себя, скрепить в тугой узел, действительно быть «самим собой».

Ибсеновского Пера Гюнта спасла Сольвейг. Нам приходится собственными силами защищаться от соблазна самопотери и… от тех, кто уже себя потерял.

А Есенину – не нужен ни суд наш, ни превозношение его стихов. Лучше просто, молчаливо, по-человечески пожалеть его.

Если же мы сумеем понять смысл его судьбы – он не напрасно умер.

О Есенине и его женщинах написано немало. Будет написано еще больше. За этим пристальным вниманием к интимной жизни не только непристойное любопытство, но и желание понять человека. Ведь ничто не расскажет нам о нем больше, чем его отношения с близкими, особенно любовные взаимоотношения. Именно в них человек таков, каков он есть. Какую роль играли в жизни Есенина женщины? Каким он был в семейной жизни? Как вел себя со своими возлюбленными? Почему выбирал женщину, почему расставался с ней? Изучая эту сторону жизни Есенина, можно увидеть его «в полный рост», вне образа и литературной игры.

В «Романе без вранья» Мариенгоф приводит забавный диалог:

– А ведь у меня, Анатолий, за всю жизнь женщин тысячи три было.

– Вятка, не бреши.

– Ну, триста.

– Ого!

– Ну, тридцать.

– Вот это дело.

Близкий друг, поэт В. Эрлих передает такие слова Есенина: «Слушай! Как ты думаешь? Почему так бывает? Женщин в этом мире – до черта. А на меня одна шваль скачет?..»

В. Чернявский: «К женщинам из литературной богемы Сергей относился с вежливой опаской и часто потешал ближайших товарищей своими впечатлениями и сомнениями по этой части. С наивным юмором, немного негодуя, он рассказывал об учащающихся посягательствах на его любовь. Ему казалось, что в городе женщины непременно должны заразить его скверной болезнью («Оне, пожалуй, тут все больные»). Их внешняя культурность не рассеивала этого предубеждения».

Из воспоминаний журналиста и прозаика С. Борисова:

«Ту роль, которую играли в жизни Пушкина женщины – романтика любви, пафос “чувственной вьюги”, незабываемые строфы всечеловеческого лиризма, – в жизни Есенина женщина так сильно не сказалась. Кажется, женщины производили на Есенина действие отталкивающее… Были и исключения…

Беда Есенина была в том, что те женщины, которые никли к нему, были далеки ему – слава и внешность привлекали их, а Есенин обманывался или шел на их призывы с затуманенными от вина глазами и безрассудно растрачивал свою душу, свои чувства…

Однажды, встретив его в подвале кафе “Стойло” в кабинете, откуда ушла только что женщина, он, с искаженным от отвращенья лицом, сказал мне:

– Обкрадывают меня, сволочи…

Не о матерьяльном тут шла речь.

И презирал же Сергей этих женщин. Ничего тут, конечно, рыцарского не было, честь их он не щадил, да и не скрывал он этого от женщин…

Помню, летом в 1923 г. я встретил его на Тверской в обществе элегантной дамы. Знакомя меня, он сказал:

– Я ее крыл…

Дама, красная, как помидор, крутила зонтик… Чтобы выйти из замешательства, я начал говорить о каких-то делах…

Сергей бесцеремонно подал даме руку, поцеловал и сказал:

– Ну, до свидания… Завтра приходите.

Когда дама ушла, я начал ему выговаривать.

– А ну их к черту, – ответил так, или еще резче, Сергей, – после них я так себя пусто чувствую, гадко…»

Поэт В. Чернявский: «С женщинами, говорил он, ему по-прежнему трудно было оставаться подолгу. Он разочаровывался постоянно и любил периоды, когда удавалось жить “без них”; но зато, если чувственная волна со всеми ее обманами захлестывала его на время, то опять-таки по-старому – “без удержу”. Обо все этом он говорил попросту, по-мужски, и смеясь, но без грусти и беспокойства».

Поэт Р. Ивнев: «Есенин имел такой огромный успех у женщин, который как бы затмевал его собственные чувства».

А. Мариенгоф: «Обычно любят за любовь. Есенин никого не любил, и все любили Есенина».

С гражданской женой Анной Изрядновой поэт познакомился в 1913 году в типографии «Товарищества И. Д. Сытина», где Изряднова служила корректором, а Есенин – посыльным, а потом подчитчиком, помощником корректора. Сняли квартиру в Москве, около Серпуховской заставы, и через год родился сын Юрий. Все последующие браки будут похожи на этот: отсутствие какого-либо интереса к семье, неумение вести совместную жизнь, неумение строить длительные отношения. Расставшись с Изрядновой, Есенин поддерживал с ней дружеские отношения, навещал ее в трудные минуты своей жизни. В последний раз они виделись осенью 1925-го, незадолго до его поездки в Ленинград. Воспоминания Изрядновой – простые, честные, без украшательства и самолюбования, краткие – как и ее жизнь с Есениным. О самой Изрядновой оставила воспоминания Татьяна, дочь Есенина и Зинаиды Райх: «Анна Романовна принадлежала к числу женщин, на чьей самоотверженности держится белый свет. Глядя на нее, простую и скромную, вечно погруженную в житейские заботы, можно было обмануться и не заметить, что она была в высокой степени наделена чувством юмора, обладала литературным вкусом, была начитана. Все связанное с Есениным было для нее свято, его поступков она не обсуждала и не осуждала. Долг окружающих по отношению к нему был ей совершенно ясен – оберегать. И вот – не уберегли. Сама работящая, она уважала в нем труженика – кому как не ей было видно, какой путь он прошел всего за десять лет, как сам себя менял внешне и внутренне, сколько вбирал в себя – за день больше, чем иной за неделю или за месяц…»

Первой официальной женой Есенина стала Зинаида Райх. Познакомил их поэт Алексей Ганин, в марте 1917-го пригласивший в поездку по Вологодчине. Там же, в церкви Кирика и Иулитты, в деревне Толстиково Вологодского уезда, Есенин и Райх спешно обвенчались. «Вышли сто, венчаюсь. Зинаида», – отправила она тогда телеграмму отцу.

В. Чернявский вспоминал: «Жили они без особенного комфорта (тогда было не до того), но со своего рода домашним укладом и не очень бедно… И он и Зинаида Николаевна умели быть, несмотря на начавшуюся голодовку, приветливыми хлебосолами. По всей повадке они были настоящими “молодыми”… Мне впервые открылись в нем черточки “избяного хозяина” и главы своего очага. Как-никак тут был его первый личный дом, закладка его собственной семьи… У небольшого обеденного стола близ печки, у которой мы трое по вечерам за тихими разговорами (чаяниями и воспоминаниями) пекли и ели с солью революционную картошку, нередко собирались за самоваром гости».