Н. Любимова-Коганская - Бог любит меня. Воспоминания

Однажды утром отец мне сказал:

– Вчера ещё немного – и я застрелил бы твоего ухажёра.

Я промолчала. В ближайшее воскресенье мы вечером встретились с Марком на Интернациональной. Идём по улице Орджоникидзе, которая ведёт прямо в парк, навстречу нам идут мои мама и папа. Они были на футболе. Когда мы поравнялись, никто из нас ничего не сказал, но отец увидел моего «ухажёра» днём и признал в нём сына главного бухгалтера банка – Марк часто приходил к своему отцу. На другой день папа говорит мне:

– Когда Марк появляется у нас в банке, все девочки со счетов смотрят на него…

Что там получилось, я не знаю, но папа сказал прийти завтра в банк.

– Я хочу тебе заказать туфельки, все женщины банка уже себе заказали.

Папа и раньше мне заказывал туфли приходящему в банк сапожнику. Я, ничего не подозревая, оделась красиво, но не броско, и пошла в банк. Я и не знала, что отец Марка тоже работает там. Папа позвал мастера-обувщика. Я села на стул, под ноги мне поставили подставку, и мастер стал снимать с моих ног мерку. Тут вошёл ещё один сотрудник банка, он так был похож на Марка, что я сразу догадалась – это его отец. Папа сказал ему:

– Это моя дочь…

Лев Давыдович стал приветливо со мной разговаривать, шутить, спросил, чем я занимаюсь.

– Я работаю в тресте «Донбассантрацит», составляю сметы на разные объекты и получаю больше отца, так как работаю на сдельщине.

(Я думаю, что даже отец Марка получал меньше меня. Но я и все остальные часто задерживались и после работы.)

– Где вы научились составлять сметы? – спросил отец Марка.

– Я окончила строительный техникум в Ворошиловграде месяцев пять назад…

Никаких туфель мне не сшили. Я поняла, что это был повод заманить меня в банк…

Продолжались встречи. Мучительно было расставаться, но с какой радостью на следующий день мы стремились друг к другу! Он мне: «Вчера мне казалось, что я тебя так люблю, что больше уже невозможно…» А назавтра он уже говорил: «Откуда прибывает любовь, сегодня я ещё больше люблю тебя, а вчера казалось, что больше уже не может быть…» Как проводил свои дни Марк, я не знаю, а я училась в рабфаке. Училась отлично, чтобы обеспечить поступление.

Наступили зимние каникулы студентов, поступивших в этом году в институт. Они приехали на каникулы домой. О! Как, вероятно, страдал Марк, слушая рассказы об институте. Ведь даже посредственные ученики смогли поступить. Они поступили в институты, где не было конкурса или в какие-то периферийные города, еле набирающие контингент для своих вузов. Это уже было неважно, главное, они учились, их мечты начинали сбываться. А нам надо было ещё преодолеть экзамены в лучшие вузы страны.

После каникул Марк как-то изменился. Лена Цагарелли рассказывала мне, что мама ругает Марка за то, что он каждый вечер болтается где-то, вместо того чтобы заниматься. Предсказывала ему ту же участь, что была у него в этом году. Меня, вероятно, терпеть не могла как главную причину, отобравшую у неё сына и ломающую ему жизнь и карьеру. (Но ведь у него целый день был свободный, только занимайся…) Она ведь не знала, что я тоже хочу учиться и в этом году буду так же держать экзамены, как и Марк. Да, вероятно я ей не нравилась. Марк был высокий, а я маленькая. Не знала она, что я трудолюбива, честна и способна. И никогда не встану на пути Марка к хорошему. И мне казалось, что ничто не может нас разлучить… Однажды – это было в начале марта 1938 года – Марк провожал меня до нашего Шахтного переулка и, прежде чем повернуть в переулок, произнёс такую роковую фразу:

– Наточка, мне надо усиленно заниматься. Что, если мы будем встречаться с тобой каждые два дня?

Я отшатнулась, у меня из глаз хлынули слёзы, я воскликнула:

– Марк, ты не любишь меня! Мы совсем не будем встречаться!..

– Люблю, люблю, очень люблю…

– Нет, ты не любишь, не любишь меня! – И я побежала от него.

– Люблю, Наточка, люблю, вернись!

– Нет, нет, – уже издалека выкрикнула я. – Ты не любишь меня.

И быстро от него побежала. Добежав до своего спящего дома, я упала на лавочку, слёзы текли беспрерывно, но я ещё не понимала, что я наделала… Я просидела остаток ночи на лавочке и, наконец, поняла, что я сама оборвала нить своего счастья.

Ведь после того, что я сказала, я не смогу просить его простить меня и вернуться. Я была самолюбива, и моя честь не позволила бы мне переступить и унизиться даже перед Марком… Другое дело, если бы он сделал первый шаг. Как я не пыталась скрыть своё состояние, родители что-то усмотрели, и, чтобы избежать их вопросов, утром я сказала:

– Мама, сделай мне завтрак (боже, разве он был мне нужен?), я сегодня дежурная, должна рано пойти на учёбу и уже тороплюсь.

Слева направо: сестра Люба (была угнана в Германию), двоюродный брат Гриша, Наталья Ефимовна, брат Иван, подруга Жанна. Сбоку: отец Ефим, которого расстреляли во время войны и мама.

Мама сделала, я схватила и убежала. Пришла рано, не было ни одного человека. И как будто судьбе надо было доконать меня до конца, сегодня для четвёртого курса должна была быть контрольная по математике. Я не могла ничего делать. Надо было мне просто не пойти на занятия и уйти в степь, балку и там остаться хотя бы сегодня со своим горем. Но я делала всё машинально, не соображая. Звонок прозвонил на урок, а я подумала: «Зачем я здесь? Писать контрольную я всё равно не могу». Я сказала Фантазу:

– Евгений Иванович, я не могу писать контрольную, освободите меня.

– Вы больны?

– Нет, но писать не могу.

– Освободить вас я не имею права, контрольная из ГУУЗ (РОНО), и все должны писать, кроме больных, у которых должен быть документ о болезни. Ваши контрольные мы должны отослать в ГУУЗ.

– Я не могу писать.

– Я вам помогу…

Что это была за контрольная, трудно рассказать – всё перепуталось у меня в голове: градусы с секансами, котангенсы с тангенсами… Фантаз то и дело подходил ко мне и говорил:

– Что вы делаете? Какой там косинус, там должен быть тангенс!

Я исправляла, и так всю контрольную. Ответ должен был равняться четырём, у меня четыре с хвостом – и тот с помощью Фантаза. Сдав работу, я вышла из аудитории, и пока дописывали остальные, и пока была большая перемена, я лежала в степи на траве и плакала. Проплакала ещё два других урока. Книги оставались в парте. На последний урок пришла. После окончания занятий долго сидела в аудитории, ожидая, пока все разойдутся. Моя душа не допускала никаких вопросов. Я почему-то боялась Фантаза. Когда в здании воцарилась тишина, пошла и я… Только спустилась с лестницы и завернула в большой коридор, как увидела Фантаза, разговаривающего с двумя учениками. Думала – проскользну. Быстро сказав «до свидания», ещё быстрее спустилась в вестибюль, где была раздевалка. Схватила плащ и боты, нагнулась, стала надевать боты и увидела ноги спускающегося со ступенек Фантаза. Я выпрямилась, чтобы надеть плащ. Фантаз сказал: